В рамках этой программы "Акция Т4" немецкие врачи для начала перестали кормить психически или физически больных детей. Ещё до газовых камер и смертельных инъекций нацистские врачи использовали простой и эффективный способ убийства – голод. Детей запирали в больничных камерах и оставляли одних. Мои родители рассказывали мне, что они испытывали от голода или сидя взаперти в подвалах без света и воздуха. Плюс мой личный опыт беспомощности против государственной или военной машины, когда ты лишен всякого человеческого достоинства и прав. И полное понимание, что на тебя всем плевать. Находясь в Подольском военном госпитале в 1985 году, я наблюдал множество молодых парней, искалеченных в Афганистане в ходе советско-афганской войны. Мальчишек призывали в Советскую Армию в 18-19 лет, детьми. В США это школьники 11-12 классов, которым нельзя покупать сигареты и пиво. А в Советском Союзе это уже были матёрые и обожжённые войной подранки, убивали и они убивали живых людей, и с этой бойни они вернулись без рук, без ног, без глаз, с сожжёнными в подбитых танках и бронетранспортерах руками и лицами. Пустые рукава и штанины были заколоты, как булавками, боевыми наградами. Отчаяние и беспомощность способствовали возрождению веры в Бога. Это была простая, примитивная вера, но очень искренняя. Потому что кроме, может быть, Бога и, может быть, родителей, мы никому больше не были нужны.
Весь опыт этих людей я начал пропускать через себя, по методу иезуитов, то есть сосредоточенно медитируя, то есть погружаясь в глубокое размышление и переживание, и представляя себя в предложенных обстоятельствах: вот, я ребёнок или подросток, в голоде, холоде, искалеченный бесчеловечными медицинскими опытами, запертым, отчаявшимся, но на что-то надеющимся до последнего. Так родился замысел инсталляции на тему ощущения человека, когда он уже и не жив, но ещё и не мёртв, вот, вспыхнул несотворённый Фаворский свет, по которому его душа поструится в Вечность.
Моя инсталляция "Трепет и Благоговение" была задумана как сакральное, священное пространство, созданное детьми с самодельными иконами. Иконы были сделаны из самого простого материала, который могли найти запертые дети или калеки-солдаты в плену, всякий мусор и хлам. Картон, простые цвета, примитивная графика, никакого следования традиционным канонам – но все вместе должно было быть организовано как настоящий старый православный византийский храм, одна огромная пространственная икона, ворота в рай, дверь, откуда выходит в мир Шехина, через которую приходит Дух Божий, чтобы утешить погибающих и умирающих детей. Или солдат, которые тоже дети. Это должно было быть место, где душа ребенка покидает тело и на Божьих крыльях взлетает на Небо. Сами же детские тельца были, что называется, recycled, то есть переработаны и использованы (привет и reference всем зелёным и экологам!), и представляли собой кусочки грубого мыла, на котором было фото личика покойного ребёночка, из которого был сварен брусок. Сам брусок был примотан грубой бичевой к куску картона из вторично использованной бумаги. На картоне были написаны слюнявленным химическим карандашом только даты жизни, причём так “? – 1940”, потому что архивные записи с именами и датами рождения были уничтожены, известны были только даты умерщвления. Я сделал несколько десятков таких предметов. Их нельзя назвать ни могилками, ни урнами с прахом, скорее, утилизированными и переработанными мощами страстотерпцев, великомучеников и невинно убиенных отроков. Согласно замыслу, картонки с мощами крепились на невидимых лесках в воздухе, как бы подвешенные между небом и землёй, а со стен на них смотрели с таких же картонок лики предков Иисуса, который у нас Спаситель мира. В иконографии изображение лиц, перечисленных в Евангелии от Матфея как родословие Иисуса Христа, называется “Древо Иессеево”. Они все были изображены анфас, лицом к зрителю и детским мощам; в иконе главное лицо и руки, поэтому только главное и было изображено. Глаза каждого святого смотрели строго в глаза зрителю, как положено на портрете, а положение рук передавало одну букву морской флажковой азбукой. 42 святых жестами сигнализировали зрителю фразу по-английски следующего содержания: “Я вам послал своего возлюбленного Сына, а вы его прое..ли”. Над иконописным рядом предков Иисуса располагался ряд всех библейских пророков, но они были изображены в профиль, как основоположники марксизма-ленинизма согласно советским традициям иконографии. Соответственно, там же находились предметы силы, о которых я писал уже выше: Святой Препуций, Семя Авраама и Святое Брение. Последнее представляло собой коробку с грязью и слюнями, любой желающий мог бы оттуда взять себе этого чудодейственного средства. Ну и свечи, свечи, свечи везде, запах от клубящегося дыма ладана, смирны, и всё это под византийские канты, пение еврейского кантора и чтение псалмов нараспев. К слову, я на Амазоне заказал и кадильницы, и ладан, и смирну (мирру), и музыку записал нужную. Я купил робота-пылесоса, и сделал для него Адамову голову (череп), украшенную, как мощи в раке, драгоценными камнями. Этот робот с черепом, с дымящейся ладанкой, в окружении горящих свечей, должен был ездить по полу туда-сюда и из скрытого динамика читать литургию. Робот бы объезжал препятствия, ездил бы из угла в угол, как вечный священник, без устали. За этим всем из под потолка бы наблюдали лики Немого Облака свидетелей – души умерших и не нашедших пока покой в Вечности. Я думаю, эта инсталляция бы производила бы убойное впечатление, ибо я задействовал бы все основные чувства человека, все органы восприятия: зрение, обоняние, слух, осязание; хорошо бы ещё леденцы с галлюциногенами на палочках, но это можно было бы сделать только для очень узкого круга настоящих эстетов.