И изобразила третий.
На моем третьем обычно кончают все.
Только не этот террорист.
Он вертел меня во все стороны.
Он трахал меня раком, боком и с подскоком, дергал за грудь (очевидно, это изображало изысканные ласки), каждые полминуты спрашивал: «Ну что, хорошо тебе?» — и приговаривал: «Ну же, девочка, да, да, кончай! Давай!»
Я мычала, что мне неимоверно офигенно. И давала.
Через полчаса я намекнула ему, что я и так уже три раза и что если все это счастье для меня, то больше не надо и пора бы ему таки закончить самому и покурить.
А он сказал: «Это пока три! Со мной недавно одна, твоя коллега, шесть раз кончила! Ты же тоже так хочешь, я знаю…»
Коллега! Если ты это читаешь, я хочу тебе сказать — это ты зря!
Ну почему, почему ты не изобразила ему всего лишь два?
Ну почему шесть?!
У него же мировоззрение в клочья порвалось! Он же теперь всех на своем пути затрахает до смерти.
Короче… пока я не выдала ему на гора шесть оргазмов, он, зараза, с меня не слез.
После седьмого, бонусного, он позволил себе закончить, и еще долго лежал с неимоверно довольным лицом, и все спрашивал: «Ну что, хорошо тебе было? Видишь, тебя же наверняка не часто так хорошо трахают! А я всегда думаю о женщине в первую очередь!»
Альтруист, блин.
Дверь я за ним закрывала с чувством бооольшооого облегчения. Где-то в глубине сознания шевелилась мысль, что неплохо бы ему на прощание забить в спину осиновый кол.
Он ушел довольный, аки слон, и пообещал заходить еще.
Я знаю точно — для него меня не будет дома.
Оперный певец
Этот начал без предисловий:
— А вы знаете, Катерина, какой человек к вам пришел?
И гордо посмотрел на меня, демонстрируя сначала фас, потом и профиль.
Я рассмотрела. Его лицо мне не было знакомо.
Достаточно полный, лет сорока пяти, вид он имел жутковатый. У него были рыжие волосы, абсолютно белая, как у альбиноса, кожа на лице, такие же белые брови и ресницы, и самое главное — на глазу было бельмо. Я подумала про себя, что Азазелло в сравнении с ним отдыхает и что если бы не деньги, то я бы — ни за что, но вслух, конечно же, сказала совсем другое.
Я облокотилась на дверной косяк, изобразила настоящую заинтересованность и спросила не без доли юмора:
— Какой же?
— Великий, — сказал он. Значимо так сказал. И еще раз продемонстрировал мне профиль.
Я стояла и молча улыбалась. Надо было, наверное, что-то говорить, но я искренне не понимала что.
Он явно ждал моей реакции. Пауза затянулась. Сказать честно, я силилась вспомнить, где я могла бы его видеть — а то, может, он известный депутат или, скажем, актер, — но, увы, он был мне точно незнаком.
— Нет, — сказала я, — не узнаю.
Он на секунду расстроился, сделал вид, что обиделся, но быстро взял себя в руки. Видимо, собственное величие не позволило ему долго обижаться на ничтожество вроде меня.
— Я, Катерина, — сказал он назидательно, как глупой школьнице, потом сделал паузу, явно давая мне прочувствовать собственную ничтожность, — так вот, я, Катерина… Великий. Оперный. Певец.
Не знаю, насколько был велик он, но лично я в опере не была ни разу. В свое время мне хватило и балета с филармонией.
Я не понимаю опер — для меня это несусветная тягомотина. То ли слуха у меня нет, то ли мозгов — не поняла пока.
И пока я доставала чистое полотенце, попутно размышляя над тем, кто же я на самом деле, он запел.
Гахнул так, что я подскочила. Это было совсем внезапно.
Я застыла с полотенцами в руках, и мне подумалось вдруг, что соседи, должно быть, уже набирают 02. Время-то не раннее, да и голос у него такой, что окрестные коты — ясное дело — попрятались сразу.
— Тссс! — замахала я руками и затолкала оперного в душ.
Плескался он там долго, от души. И ладно бы просто плескался — он пел. Видимо, решил приобщать меня из ванной.
Через пять минут я постучала в двери. В моей ванной особенно хорошая слышимость, а дарить соседям прекрасное после одиннадцати мне показалось дурным тоном.
Он вышел минут через десять и был абсолютно гол. Ну как гол — на его хммм… эрегированном члене болталось полотенце, которое он заботливо поддерживал руками, дабы не сползло.
«Маниакальный шиз», — грустно подумала я.
Я знала, что будет дальше. У меня опыт. По всем законам жанра он должен был скинуть сейчас полотенце и с гордым видом продемонстрировать мне свое недлинное достоинство. В том, что оно не будет длинным — я ни на секунду не сомневалась. У мужчин подобной комплекции хороших почти никогда не бывает.