– Идите, идите! – внезапно закричал он.
И протяжно запел:
– Отойдите, господа, отойдите! С часовым нельзя разговаривать! Часовой должен охранять спаржу!
– До свидания, – крикнул он мне вслед.
Я обернулся. Форшамбо сделал мне рукой приветливый знак. Я кивнул ему и ушел.
Его арестовали через два дня. То, что он говорил мне, он сказал и другим. На суде он высказал свои новые взгляды на армию и многое другое. Суд ужаснулся. Большевистскую заразу надо было вырвать с корнем, и легче наказания, чем смерть, ему не нашли. Форшамбо умер.
Но другие остались в живых и сковородки все‐таки сделали.
Она лежит недалеко от цветной капусты, напротив табачных пачек, слева от игрушечной сыроварни, в павильоне из дерева и стекла, среди поля, которое было пустым до того дня, когда тысячи плотников бросились с топорами через Крымский мост для генерального маневра против старой жизни.
Страна, в которой не было Октября
Действительно, на Украине его не было.
Медлили с самого начала.
Царь отрекся 2 марта, а Киев и Одесса, города энергичных мещан, медлили отпраздновать это событие. Они не торопились. Они выжидали.
Впрочем, вскоре обнаружилось, что ждать нечего. Царь отрекся и не существует. Тогда только по мокрым весенним улицам замаршировали поздно осведомленные войска и командующий генерал, волосатый служака, поднял свою саблю в честь революции и революционеров.
Так было в Одессе. Но история этого города – история почти всей Украины.
Радостные городовые с огромными, совершенно непостижимой величины красными бантами на груди тоже орали в честь революции и революционеров.
Обыватели, стоявшие шпалерами на кучах снега, восторженно попискивали, и «Марсельеза» вырывалась у них абсолютно неожиданно из уст.
Это был достойный подбор людей.
Школы прапорщиков бурно веселились, банковские дельцы целовались с кадетами, кадеты молниеносно, на ходу, превращались в партию конституционной свободы и лихо обнимались с молодыми людьми каторжной наружности и неизвестных профессий.
Молодые люди спешно хоронили по клозетам значки черносотенного союза Михаила Архангела и тоже клялись на верность и на преданность новой власти.
Будущее отливало всеми цветами радуги. Всё было хорошо. Всё было даже чудесно. Оставалось только разбить упрямо не поддающихся немцев и дать союзникам еще несколько сот тысяч пудов русского дешевого пушечного мяса.
Тогда наступит рай и всё остальное, что в раю полагается, – мирная жизнь на курорте и большие доходы с фабрики.
Но тут взгляд скороспелого революционера падал на рабочие окраины, на Пересыпь, где грозно дымились заводские трубы и грозно кричали гудки.
Взгляд падал на черные депо, на взволнованный порт, на гремящие, звенящие и стонущие железнодорожные мастерские.
И тут взгляд тускнел и туманился странным вопросом:
– А они? Они тоже будут довольны?
Да, «они», рабочие, были рады. Они были очень рады. Они тоже вышли на манифестацию.
Как же им было не радоваться?
Пал режим околоточного надзирателя на троне.
И они, рабочие, тоже пели «Марсельезу».
Они пели ее так, что многим «Марсельеза» казалась погребальным гимном. То, что из уст обывателя вылетало веселеньким вальсом, рабочие пели так, что дрожала земля и дрожал воздух.
У синих курток «Марсельеза» не была танцклассным мотивом.
Это был наводящий страх гимн освобождения, гимн-воспоминание о трудных днях, гимн-уверенность в будущем.
Синие ряды рабочих тяжело грохотали по главной улице. Тяжел был шаг, и оттого у радостного буржуа тускнел и туманился взгляд.
– Хватит ли им одного ликования? Может быть, они захотят большего? Фабрик? Заводов? Власти?
Да, они захотели власти. Немного позже других, но они ее захотели. И если в октябре 18‐го года Украина молчала, то зато у нее был декабрь 17‐го года и все месяцы в трех годах, которые пришли после.
Дрались в январе и феврале! В апреле! В ноябре! Двенадцать месяцев в году! И это были месяцы и годы восстаний, бунтов, драки за свободу, бои за власть, за власть рабочих и за власть крестьян.
Знаками этой борьбы полна вся страна, ибо не было места, где бы ни вставал украинский рабочий и крестьянин.
Во время немецкой оккупации тяжелый, похожий на комод немецкий офицер говорил старухе:
– Мы вам наведем порядок! – Он ломал язык и говорил: – Всюду будет порядок!
И он обвел рукой всё видимое пространство с запада на восток.