Выбрать главу

— Теперь только мне все стало ясно.

— Что ясно?

— Почему я еду в Тмутаракань, то бишь в Сарск.

— В самом деле? А до этого не догадывались? Неужели вы думали, что виной всему филиппики, заимствованные у Симеона Нового Богослова? Окружение патриарха и синодалы реагировали на них довольно болезненно. Но не настолько же! И к тому же формально придраться было очень трудно. Тут вы ловко прикрылись преподобным Симеоном. А вот что касается главной идеи, то она изложена от имени автора. В изысканной пастернаковской форме вы поставили вопрос о том, почему наш народ, который называли наихристианнейшим и богоносным, поддержал атеистическую вакханалию в России. Вопрос не новый, можно даже сказать — дремучий. На него отвечал и протоиерей Георгий Флоровский, и отец Александр Шмеман. И мнение их стало почти общепринятым, мнение такое, что не был наш народ ни богоносным, ни наихристианнейшим, что под покровом неукоренившегося христианства в его душе бушевали языческие страсти, которые и вырвались наружу, когда с них были сняты вериги. Все логично и ясно и для власть имущих приемлемо. И вдруг вы опять о богоносности заговорили! Получается, что богоборческая вакханалия у нас случилась от того, что наихристианнейший народ оказался введенным в заблуждение идеями, на первый взгляд заимствованными у христианства, но на самом деле являющимися искусной подделкой. И далее следует вполне прозрачный намек на падшего ангела, диавола, лишенного дара творчества, способного лишь паразитировать на том, что создано Богом, извращая смысл Божьего замысла до противоположности, создавать бесплодные миражи, ведущие к гибели. И разве не понятно, почему оказался обманутым именно наихристианнейший народ? Благоразумный и прагматический Запад обмануть было труднее, и он на дьявольскую удочку не попался. Все закономерно. И если мы оказались жертвой диавола, то разве не ясно, кто был его орудием? Вы, отец Иоанн, только намекнули, только завесу приподняли, и глазам такая чертовщина открылась! Вот почему решили вас от греха подальше — в Тмутаракань. Но все это только к слову, к замечанию насчет того, что чутье народа в конечном счете безошибочно. Безошибочно оно постфактум, когда уже ко кресту пригвоздили, когда десятки миллионов невинных жертв закопали во рву. Так кто же призван тогда отличить бриллиант от подделки, пророка от лжепророков? Церковь и ее иерархия.

— Но способна ли на это наша нынешняя иерархия?

— С помощью благодати Духа Святого — да. Другого средства у нас нет.

— С помощью благодати? А если не будет ее? Если будет только попущение Божие?

— Тут мы уже бессильны...

— Значит, осудят пророка, не признав его за пророка? Значит, опять гвозди в живую плоть? Значит, опять десятки миллионов можно закопать во рву? Вы, владыка, говорили о народе, который требовал распятия, но ничего не сказали о первосвященниках, которые произнесли приговор. Поймите меня. Я не против церковной иерархии. Когда Священный Синод вынес свой вердикт:«СЛУШАЛИ — ПОСТАНОВИЛИ» и направил меня сюда, я без ропота подчинился этому вердикту. Но для меня Церковь — это не поместная община, это Тело Христово. Это Вселенская Церковь, включающая в себя всех живущих ее чад, всех умерших и будущих ее членов, а также ангельский чин, Церковь, Глава которой — Христос. Страшный Суд этой Церкви не имеет ничего общего с резолюциями Синода.

— Отец Иоанн, мы сейчас говорим не об этой Церкви...

— Да, мы говорим о земной поместной Церкви, которая управляется грешными людьми, которая может впадать в заблуждения и ересь и которая сегодня больна. Я глубоко убежден в том, что излечить ее синодальными постановлениями, согласованными с государственными властями и жрецами безбожной религии, невозможно. В этом была роковая ошибка и трагедия митрополита Никодима, и не только его одного.

Было видно, что архиепископ болезненно воспринял мои слова. Что ж, этого следовало ожидать. Он не сразу ответил мне, но ответил спокойнее и мягче, чем я ожидал.

— Вы максималист, — сказал он. - Вы принципиально не хотите идти ни на какие компромиссы. Но представляете себе, что было бы с нашей Церковью в двадцатые и тридцатые годы, если бы ее руководство стояло на ваших позициях, если бы митрополит Сергий не пошел на компромисс!

— Было бы то же самое, только на компромисс пошел бы кто-нибудь другой.

— А если бы никто не пошел?

— Вот тогда, пожалуй, не было бы того, что было, и того, что есть. Впрочем, такое вряд ли возможно. Конформисты всегда существуют и будут существовать. Правда, конформисты конформистам рознь. Я могу понять людей, которым угрожает физическое уничтожение. Труднее мне понять компромиссы эпохи Хрущева, когда такая угроза ни перед кем уже не стояла.