— Денег не было, батюшка!
— Куда девались иконы из иконостаса?
— Похитили.
— Кто?
— Любопытные вопросы задаете. Откуда я знаю? Сбили ночью замок и похитили.
— Сторожа разве нет?
— Нет сторожа. Платить нечем.
— Судя по оставшимся иконам, это иконостас XVI века. Вы представляете ценность того, что похищено?
— Не представляю.
— Вы заявляли в милицию?
— Не заявляла.
— Почему?
— Церковь отделена от государства. Милиции нет никакого дела до того, что здесь происходит.
— Ошибаетесь! Речь идет о национальном достоянии. Понимаете? О национальном достоянии!
Елизавета Ивановна все прекрасно понимала. Она улыбалась нагло и снисходительно. Она чувствовала свою силу.
И тут у меня в буквальном смысле опустились руки. Положение было безвыходное. Приход явно доживал последние дни. Вернее, прихода уже не было. Он существовал лишь в бумагах епархиального управления.
Все было ясно как божий день. Никакой церковный староста, кто бы он ни был — верующий или воинствующий безбожник, — не будет рубить сук, на котором сидит. Благолепие дома Божия его может мало волновать, но разрушения храма он не допустит. И если в данном случае дело дошло до разрушения, значит, вопрос предрешен, значит, есть «мнение» и староста, повязанная с этим «мнением» (иначе она и не была бы старостой), стремится урвать последний кусок у Церкви путем откровенного разбоя и святотатства. Мой вопрос относительно милиции был более чем наивен. Какая тут милиция, если есть санкция свыше, если грабеж предусмотрен сценарием, авторы которого наверняка находятся в доле?
Я прошел в алтарь. Запрестольная икона, семисвечник, священные сосуды и священнические облачения были на месте.
— Ну как? — ехидно спросила Елизавета Ивановна.
— Слава Богу.
— Вы что, собираетесь служить?
— А зачем иначе я сюда приехал?
Елизавета Ивановна с неподдельным удивлением взглянула на меня.
— Рассчитывать на ваше сотрудничество в возобновлении богослужений, — сказал я, — видимо, бессмысленно.
Моя собеседница продолжала молча, с недоумением смотреть мне в глаза.
— Можно ли расценить ваше молчание как согласие с тем, что сотрудничество между нами невозможно?
— Мне это было ясно еще до вашего приезда сюда.
— Вот и прекрасно. Приходского совета при храме, нужно полагать, не существует?
— Почему же? Список двадцатки где-то есть...
— Я говорю не о мертвых душах.
— Живая душа здесь я одна, — ухмыльнулась Елизавета Ивановна.
— Нет даже казначея?
— К чему казначей, если денег нет?
— Если дело обстоит таким образом, извольте передать мне ключи от храма.
Тонкие брови Елизаветы Ивановны удивленно взметнулись вверх. Такой акции с моей стороны она не ожидала и не знала, как реагировать на нее. Да, да, Елизавета Ивановна была права: она была единственной «живой» душой в списке «мертвых душ», хранящемся где-то в городском совете. Она была полновластной хозяйкой храма. Кто ее назначил председателем несуществующего приходского совета — секрет полишинеля. Об этом не принято спрашивать. Во всяком случае, к ее назначению не причастны ни прихожане, ни тем более настоятель храма, лишенный всякого права голоса и выступающий в качестве наемной рабочей силы. Елизавета Ивановна полновластно решала до сих пор, сколько заплатить священнику, сколько положить себе в карман (об этом умолчим!), сколько передать в конвертах таинственным лицам, от которых зависит ее пребывание в этой должности, сколько перечислить в местный бюджет, в Фонд мира (о, она, должно быть, великая мирот-ворица! ) и сколько, наконец, оставить на поддержание предприятия. Впрочем, все это уже в прошлом. Предприятие прогорело. Здание комбината разваливается. Видимо, где-то восторжествовало мнение, что идеология превыше всего! Но ничего страшного! Не получим очередную медаль от Фонда мира, получим грамоту по идеологическому ведомству, а это не фунт изюма! Не отремонтируем за счет церковных средств участок дороги от города до областного центра, ну и Бог с ними! Что толку от отдельного участка, если дорога полностью все равно никогда не будет отремонтирована? Зато можно будет отрапортовать о полной и всеобщей атеизации населения и тем утереть нос соседям. Наверху обязательно это отметят, не могут не отметить! Вопрос о закрытии храма был решен. Вот почему Елизавета Ивановна после некоторого колебания с ехидной ухмылкой достала из сумочки и передала мне ключи. Так, пожалуй, даже удобнее: если исчезнут последние иконы, ответственность ляжет на священника.
— Простите, Елизавета Ивановна, у меня к вам еще один вопрос: где бы я мог расположиться на ночлег?