— Ваш предшественник, отец Василий, имел квартиру в городе, неплохую квартиру, и загородный дом. У вас, конечно, не будет ни того, ни другого.
— О! Я на это и не рассчитывал.
— Входя в ваше положение, я могу попытаться помочь вам устроиться в гостинице, но успех не гарантирую. К себе, извините, не приглашаю.
— Уверяю вас, я и не принял бы такого приглашения.
— А вот отец Василий принимал такие приглашения, и весьма охотно.
— Давайте оставим в покое отца Василия. Скажите, в храме нет никакой комнатушки?
— Есть. Видите дверцу? За ней винтовая лестница, она ведет наверх. Там есть келья, в которой когда-то, давным-давно, жил некий старец Варнава. Потом там ночевал сторож, это еще когда были деньги. Не знаю, удовлетворит ли она вас. Можете посмотреть. Только, извините, сопровождать вас туда я не буду. Все-таки женщина... Это было бы не совсем прилично...
Я вспыхнул.
— Елизавета Ивановна, не будем говорить о приличиях.
— Почему же? — наигранно-наивным тоном спросила она. — Где же еще, как не здесь, поговорить о приличиях?
— Здесь говорят о грехах.
— Можно и о грехах. Я могла бы рассказать вам много удивительного.
— Все, что вы можете мне рассказать, старо как мир. И ничего интересного для меня в этом нет.
— Не думаю. Впрочем, я вижу, вы не расположены к разговору о грехах. Позвольте откланяться.
— Странная манера разговаривать со священником...
— То ли еще бывает, батюшка, то ли еще бывает!
— Прежде чем мы с вами расстанемся — а мне хотелось бы расстаться с вами навсегда, — я вынужден задать еще один вопрос — относительно регента и хора.
— Что касается расставания, то, к сожалению, это не от нас зависит. Мы с вами тут только пешки. В отношении регента и хора могу сказать определеннее. Хора нет. Хору платить нужно. Регент был. Древний старец. Кто-то мне говорил на днях, что он при смерти, а может быть, и умер уже.
— Адрес!
— Чей? Регента? Пожалуйста.
Елизавета Ивановна достала из сумки блокнотик, что-то написала в нем, вырвала листок и передала мне.
— Свой адрес я тоже написала. Вдруг пригодится. Как знать! Ваш предшественник, отец Василий... Не глядите, не глядите на меня так! Все, ухожу. Прощайте!
Председательница приходского совета неприличной походкой направилась к выходу и, не перекрестившись, вышла из храма.
Я остался один в разрушающемся, приговоренном к уничтожению храме. Несколько веков здесь молились люди. Они шли сюда со своими скорбями, радостями и надеждами... Тысячи, десятки, сотни тысяч людей... Поколение за поколением. Здесь их крестили, здесь они венчались, исповедовались в своих грехах, молили Бога о помощи, здесь их отпевали, когда они заканчивали свой земной путь. Все самые яркие и драматические события их жизни связаны с этим храмом. Неужели все это ушло, исчезло безвозвратно и передо мною только мертвый склеп?
Нет, нет, нет! Я стоял на коленях перед царскими вратами и почти физически ощущал, как от закопченных, потрескавшихся икон и фресок, от самих стен храма исходила незримая живая энергия. В народе есть выражение: «намоленный храм», то есть насыщенный, пропитанный молитвенной энергией тысяч и тысяч людей. Его можно разрушить и осквернить, устроить в нем склад и конюшню, но он никогда не станет мертвым склепом. Каждая его частица будет оставаться святыней, обладающей чудесной целительной силой.
В последнее время внимание ученых привлекает феномен интенсивного радиоизлучения Земли. Говорят, что наша планета, только что вступившая в фазу технологической цивилизации, кричит, как младенец, на всю Вселенную. Нет, наша планета не кричащий младенец. Что значат темные радиошумы по сравнению с ярчайшим светом пневматосферы Земли, излучающей духовную энергию! Свет пневматосферы в отличие от радиошумов, не теряя своей интенсивности, мгновенно достигает любой точки пространства, тотчас становясь достоянием Вселенной. И вот сейчас я нахожусь в одном из источников этого света. Он доверен мне. Я должен сохранить его во что бы то ни стало, не дать ему угаснуть, и не только ради той общины, настоятелем которой я назначен Священноначалием моей Церкви.
Не знаю, сколько времени прошло. Я поднялся наконец и, дважды перекрестившись перед престолом, прикоснулся к нему губами. И я понял вдруг, что сегодня же я должен совершить всенощную, а затем литургию, пусть даже один, пусть даже в пустом храме. И в голове мелькнула мысль, что от этого будет зависеть все: судьба храма и прихода и моя личная судьба.
Я решил осмотреть комнату, в которой мне предстояло отныне жить. С большим трудом удалось открыть заржавевший замок. Не было никаких сомнений в том, что он не открывался уже много лет. Что касается сторожа, который якобы там ночевал, то он скорее всего лишь числился в ведомостях Елизаветы Ивановны.