Первой исполнительницей заглавной роли Любови Яровой в театре была Татьяна Шмыга. Естественно, записывать нужно было ее, но все молча понимали, что это невозможно. С тех пор, как на радио из театра Оперетты пришел Черкасов, имя Татьяны Шмыги старались просто не произносить, я уже не говорю о том, чтобы включать ее в передачи, которые ему сдавались, а тем более записывать. Испытала я это на себе, когда в моей праздничной передаче ария в исполнении Шмыги Г.К. Черкасовым фактически была снята. Сама Татьяна Ивановна с горечью потом говорила мне, что двадцать лет ее творческой жизни в годы правления Черкасова радио игнорировало. Вот поэтому на роль Любови Яровой и была приглашена другая артистка - солистка Камерного музыкального театра под руководством Б.А. Покровского Людмила Соколенко. Она с успехом принимала участие и в других наших музыкальных радиоспектаклях, как и талатнтливый певец Евгений Поликанин, исполнивший роль Ярового. Из Московского театра Оперетты кроме В. Шиловой в записи участвовали Валерий Барынин (Кошкин) и Виталий Мишле (Швандя), а также хор театра.
То, что в театре, когда жена главного дирижера диктует что-то своему мужу, явление довольно типичное, на радио же, когда Вера Сергеевна подчас бесцеремонно вмешивалась во многие дела редакции, это вызывало просто недоумение. Почему Геннадий Константинович мирился с этим и потакал ей, - сказать трудно. Может быть, от невозможности удержать ее от каких-то довольно странных поступков, предупредить ее нездоровые выходки, может быть, и оттого, что любил ее. Все это, лично у меня, вызывало какое-то чувство жалости и к ней, и к нему, хотя с нами, редакторами он не церемонился и бывал иногда очень резок, правда, никогда не слышала, чтобы он на кого-то повышал голос. А человеком он был, конечно, очень знающим и образованным. Работая главным редактором, он продолжал и свою дирижерскую деятельность, в основном в области симфонической музыки, за что получил звание народного артиста РСФСР. Иногда в редакцию заходил их сын Коля, поступивший потом в ГИТИС на отделение режиссеров эстрады. О дальнейшей его судьбе ничего не знаю, также как и судьбе Веры Сергеевны, после того, как не стало ее мужа Геннадия Константиновича Черкасова - а узнала я об этом не так давно и совершенно случайно. Это известие расстроило меня.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Очень часто в нашей редакции появлялась светловолосая еще молодая женщина из редакционного отдела телерадиофонда. И всегда с улыбкой. Наши взаимоотношения с Зинаидой Сергеевной Гармаш были тогда чисто служебными. Через какое-то время, когда второй музыкальный редактор оперетты Вера Федоровна Чуфарова ушла на пенсию, то на ее место Черкасов взял Зинаиду Гармаш, с которой мы были уже знакомы. Когда мы начали вместе работать над спектаклями, оказалось не все так просто, бывало разное, в чем-то мы не сходились, но в главном всегда поддерживали друг друга. Зинаида тоже закончила ГИТИС, отделение артистов музыкальной комедии, как и Лилия Панкова. Но жизнь так распорядилась, что, поступив в Московский театр Оперетты, через год она оттуда ушла, и стала редактором в Москонцерте. А потом была вынуждена уехать в Алжир с маленькой дочкой и мужем, командированным туда на работу, после чего в театр уже не вернулась, а стала работать в телерадиофонде. Детство и юность Зинаида провела в деревне, где жила со своими родителями, сестрой и братом, и где ее мать была долгое время председателем колхоза. «Я человек простой, деревенский», - любила повторять она, но, глядя на нее, в это было трудно поверить, настолько она впитала в себя правила хорошего тона и манеру поведения. Возможно, сказалось ее вращение в определенных кругах во время пребывания за рубежом. Никто лучше ее не мог так красиво накрыть стол во время тех немногочисленных праздников, которые устраивались в нашей комнате. На масленицу она привозила всегда только что испеченные ею блины, которые были еще горячими. А какими она нас угощала пирогами! Наши дочери (обе - Лены) учились тогда в школе. Благодаря Анатолию Давыдовичу Липовецкому, с которым Зинаида была знакома еще по Москонцерту, и та, и другая играли в теннис на Петровке, учили, каждая в своей школе, французский язык, но так и не подружились. А теперь так сложилась их судьба, что обе оказались во Франции. Пишу об этом потому, что наши жизни и наша работа сплетались таким крепким узлом, развязать который было просто невозможно.