Когда она полагала, что осталась одна в комнате, то всегда принималась молиться, и как она молилась! Если бы мне удалось хоть раз в жизни помолиться с таким рвением и с такой чистотой, я была бы, кажется, счастлива на всю жизнь.
Бабушку, Прасковью. Михайловну, несмотря на ее слепоту, невозможно было обмануть. Вот один пример правдивости моих слов: как то удалось в течение нескольких месяцев скрывать от нее смерть брата ее, и тем легче было это сделать, что он жил в Петербурге, а она в Москве: ее уверяли, что от него получаются письма, рассказывали, что он будто пишет то и то, и радовались, что отстранили от нее лишнее горе. У бабушки было обыкновение, во дни именин или рождения близких ее, заказывать молебны и вынимать части за здравие. Накануне именин покойника, она, как и всегда бывало, приказала девушке своей сходить к рапной обедне, отслужить молебен и принести ей просфору к тому времени, как она проснется. В этот самый день бабушка необыкновенно рано позвонила; когда к ней вошла горничная, бедная старушка была вся в слезах и сказала: «Не грех ли вам было так долго меня обманывать? Я брата видела во сне и он сказал мне: «Полно тебе молиться о моем здоровье, помолись об упокоении моей души; я умер в такой то день, в таком то часу».
Вот уже два года, как скончалась моя незаменимая бабушка; грустно мне, что я не была при ее последних минутах, не получила ее предсмертного благословения. Ее кончина была кончиной праведницы. Дня два, три, она чувствовала большую слабость, послала за духовником своим, умоляла его исповедать к приобщить ее, хотя это было и не во время поста; священник, конечно, согласился, она была всегда готова приобщаться святых тайн нашего спасителя.
Когда священник поехал за запасными дарами, она собрала в это время всех родных, просила у них прощения, благословила их и простилась с ними. Все были удивлены, но не встревожены, потому что не находили видимой перемены в ее здоровье. Приехал духовник, бабушка причастилась, попросила чаю и приказала, чтобы все вышли из комнаты, пока чай не подадут. Когда чай был готов — вошли, но бабушка уже скончалась! Правая рука ее была занесена ко лбу, она не кончила знамения креста на земле, как душа ее, чистая и прекрасная, отлетела на небеса. Завидная смерть! И кто из нас не согласится перенести все житейские испытания, лишь. бы удостоиться такой смерти!
Я душевно о ней горюю, молюсь не за нее, а ее молю: как здесь она была моей заступницей, так, надеюсь, будет и там и вымолит мне лучшие дни.
С каким чувством повторяю я теперь стихи, которые мы с Машенькой так часто твердили:
Я забыла рассказать какое развлечение я находила себе в то время как бабушка дремала.
Я сидела не шевелясь и вытверживала почти наизусть имена иностранных принцев в календаре, отмечала крестиками тех, которые более подходили ко мне по летам; начитавшись без разбору романов и комедий, я возмечтала, что когда-нибудь вдруг предстанет передо мной принц — и я тоже сделаюсь принцессой; стыдно признаться, что подобная фантазия занимала меня с десятилетнего возраста до вступления в свет, и когда только я не думала о матери моей, то всей душой предавалась созерцанию моего принца: то представляла его беленьким, хорошеньким, то вдруг являлся он мне грозным, страшным, убивал всех, щадил меня одну и увозил в свое государство.
В половине 1822 года произошла опять перемена в моей жизни, и не радостная перемена. Тетка Марья Васильевна, лишившись единственного сына, выпросила меня у отца взамен этого ребенка, обещаясь заменить и мне мать мою! Бессмысленное, пошлое выражение! Нет! Никакая любовь не может заменить нам эту привязанность, эту нежность, эту предусмотрительность, которыми окружает нас наша мать. Не понимая всей силы этой святой привязанности, мы чувствуем ее благодать, и чем более узнаем людей, чем глубже входим в жизнь, тем незаменимее находим любовь матери; она эта любовь свята, беспредельна и без примеси самолюбивого «я».