На другой день князь бледный и растроганный приехал сам известить тетку, что дорога санная отличная, и тяжелая почта пришла на полозьях, и так одушевился, что убедил Марью Васильевну назначить день отъезда своего 20-го числа, чтобы приехать к праздникам в Петербург.
Милый князь! Я готова была с радости прыгнуть ему на шею, поблагодарить и расцаловать За такое примерное послушание, превышавшее мою просьбу. И так, мы оставили Велиж; князь провожал нас до третьей станции, дорога была адская; тетка пищала, визжала, призывала на помощь всех святых, но всех окружающих бранила, а я просто ликовала, для меня нет дурных дорог на свете, а эта вела меня к цели моих желаний, всех моих помышлений; никогда я так не стремилась в Петербург.
Мы приехали, наконец, туда в самый сочельник. Через два дня сделали визиты и к нам посыпались приглашения; балы были в самом разгаре. Почти у всех знакомых были положенные танцовальные вечера. Решительно все дни были разобраны, кроме субботы, в которую мы все почили от дел своих и отдыхали; тогда мне и этот один день без танцев был тяжел и скучен.
Я имею особенный дар пристращаться ко всему; ничего не могу любить благоразумно, — даже танцы. Во время оно, у меня была целая толпа поклонников, но я не отличала ни одного; правда, более чем с другими, я любила танцовать с дипломатом Хвостовым и кавалергардом Пестелем[52]; оба они были одинаково умны, любезны и влюблены в меня.
Не знаю, отчего многие считали меня кокеткой, — это клевета, чистейшая клевета. Кокетка хочет нравиться всем без исключения — и старому, и молодому, и умному, и глупому, и женатому, и холостому, и к тому же старается удержать в своих оковах всех пленных, а я, напротив, и танца бывало не дам тому, кто мне ничем не нравился. До сих пор я удивляюсь, до какой степени я была ветрена и необдуманна и как много себе позволяла; бывало, дома распоряжусь с кем танцевать, запишу себе в книжечку, и приехав на бал, не дожидаюсь приглашения, а лишь только окружат меня мои верные кавалеры, ждавшие меня всегда у дверей, я как награды раздаю им поочередно танцы; они так к этому привыкли, что встречали меня принятой между ними фразой: «какой танец вы мне сегодня назначили?» — Как не пришло в голову, хоть одному из них, проучить меня, — а нечего сказать, хорошо бы сделали.
В эту зиму я очень сдружилась с моим cousin, князем Ростиславом Долгоруким. Он ухаживал за миленькой и хорошенькой Ольгой Б.[53] и в то самое время, как надеялся на взаимность и уже объяснился с нею, она, неожиданно для всех и для себя, кажется, дала слово шестидесятилетнему генерал-адъютанту. Бедный Ростислав очень грустил, поверял мне свои мысли, чувства, жажду мщения и раз зашел так далеко, что предложил мне жениться на мне, лишь бы доказать Ольге, что он и не думает больше о ней. Я расхохоталась, поблагодарила его за завидную роль, которую в своей запальчивости он возлагал на меня; он тоже расхохотался, поцаловал у меня руку, и мы навсегда остались друзьями.
Когда я рассказала Марье Васильевне эту шутку, иначе я никогда не смотрела на нее, она назвала меня дурой, изъясняя, что вот именно так и ловят женихов, а я, напротив, выпускаю их из рук. Вообще она очень была расположена к Ростиславу и ухаживала за ним (отец его, министр юстиции, был начал), ником дяди), но один раз она не на шутку рассердилась на него: он обедал у нас и не сел играть с нею в карты, отговорясь тем, что едет во французский театр и уселся подле меня у рабочего столика. Несколько раз тетка напоминала ему, что пора ехать в театр. Я не хочу видеть первую пьесу, — отвечал он, — я ее давно знаю.
— Что дают? — спросила я.
— «Ма tante Aurore et la fausse Agnès», certes si jevjens, ce n'est par pour la tante, ma's bien pour la nièce».[54]
Тетка вспылила и очень грозно возразила: «однако-ж, можно быть поучтивее к хозяйке дома.» Но как же взбесилась она, когда маленький С.[55] в своем глупом собрании анекдотов, поместил и этот, а за ум одного и глупость другого мне же досталось и я порядочно поплатилась за нескромность издателя-грабителя.
В эту зиму были блистательные балы у генерал-адъютанта Депрерадовича, иногда даже удостаивался он посещением в. к. Михаила Павловича. Его высочество изволило меня заметить и отличить от других, сказав: «elle est charmante, elle a des manières si dislinguées»[56].
52
Пестель, Александр Иванович, поручик кавалергардского полка, младший брат знаменитого декабриста; о Хвостове, А. В., см. примеч. к стр. 88.
53
«Ольга Б», как доказывают материалы рукописного собрания Б. Л. Модзалевского, — Ольга Федоровна Брискорн, впоследствии третья жена генерал-адъютанта Я. А. Потемкина.
54
Каламбур построенный не только на применении названия пьесы к положению собеседниц Долгорукого, но и на непереводимой игре созвучных слов Agnès и la nièce — «Тетушка Аврора и мнимая Агнесса» если я поеду, то уж, конечно, не для тетки, а для племянницы».
55
«Маленький С», — очевидно Строев, Владимир Михайлович (род. в 1812 г., ум. в 1862 г.), известный литератор, автор «Сцен из петербургской жизни», СПБ, 1836–1837 г., составитель сб. «Тысяча анекдотов, шуток, глупостей» и пр., переизданных в 10 частях в 1856 г. Вероятно, рост Строева бросался очень в глаза, ибо даже мимолетные упоминания о нем современников дают материал о его «низенькой, худо сформированной природой фигурке». Ср. «Русс. Стар.» 1876. кн. III, стр. 682; «Заря» 1871 г., кн. IV, стр 21.