— И вы всегда так думали?
— Всегда, и несколько раз доказывала это на деле.
— Так ваше мнение о Л[опу]хине?
— Самое лестное и непоколебимое.
— Да я знал и прежде, что вы в Москве очень благоволили к нему, а он то совсем растаял; я знаю все, помните ли вы Нескучное, превратившееся без вас в Скучное, букет из незабудок, страстные стихи в альбоме? Да, я все тогда же знал и теперь знаю, с какими надеждами он сюда едет.
— Вы в самом деле чернокнижник, но истощаете свое дарование на пустяки.
— О, если бы я был точно чернокнижник! Но я просто друг Л[опу]хина и у него нет от меня ни одной скрытой мысли, ни одного задушевного желания.
Мне еще досаднее стало на Л[опу]хина, зачем поставил он меня в фальшивое положение перед. Мишелем, разболтав ему все эти пустяки и наши планы на будущее.
Между тем мазурка кончилась; в ожидании ужина Яковлев[110] пел разные романсы и восхищал всех своим приятным голосом и чудной методой.
Когда он запел;
Мишель шепнул мне, что эти слова выражают ясно его чувства в настоящую минуту.
— О, нет, — продолжал Лермонтов в полголоса, — пускай тревожит, это — вернейшее средство не быть забыту.
— Я не понимаю робости и безмолвия, — шептал он, — а безнадежность предоставляю женщинам.
— Это совсем надо переменить; естественно ли желать счастия любимой женщине, да еще с другим? Нет, пусть она будет несчастлива; я — так понимаю любовь, что предпочел бы ее любовь — ее счастию; несчастлива через меня, это бы связало ее на век со мною! А ведь такие мелкие, сладкие натуры, как Л[опу]хин, чего доброго, и пожелали бы счастия своим предметам! А все таки жаль, что я не написал эти стихи, только я бы их немного изменил. Впрочем, у Баратынского есть пьеса, которая мне еще больше нравится, она еще вернее обрисовывает мое прошедшее и настоящее — и он начал декламировать:
— Вам, Михаил Юрьевич, нечего завидовать этим стихам, вы еще лучше выразились:
— Вы помните мои стихи, вы сохранили их? Ради бога, отдайте мне их, я некоторые забыл, и переделаю их получше и вам же посвящу.
— Нет, ни за что не отдам, я их предпочитаю какими они есть, с их ошибками, но с свежестью чувства; они, точно, не полны, но если вы их переделаете, они утратят свою неподдельность, оттого то я и дорожу вашими первыми опытами.
Он настаивал, я защищала свое добро — и отстояла.
На другой день вечером мы сидели с Лизой и маленькой гостиной, и как обыкновенно случается после двух балов сряду, в неглиже, усталые, полусонные, и лениво читали вновь вышедший роман г-жи Деборд-Вальмор «L’atelier d’un peintre». Марья Васильевна по обыкновению играла в карты в большой приемной, как вдруг раздался шум сабли и шпор.
— Верно Лермонтов, — проговорила Лиза.
— Что за вздор, — отвечала я, — с какой стати?
Тут раздались слова тетки: «мои племянницы в той комнате», и перед нами вдруг явился Лермонтов. Я оцепенела от удивления.
— Как это можно! — вскрикнула я, — два дня сряду! и прежде никогда не бывали у нас, как это вам не отказали! Сегодня у нас принимают только самых коротких.
— Да мне и отказывали, но я настойчив.
— Как же вас приняла тетка?
— Как видите, очень хорошо, нельзя лучше, потому что допустила до вас.
— Это просто сумасбродство, monsieur Michel, c’est absurde, вы еще не имеете ни малейшего понятия о светских приличиях.
Не долго я сердилась; он меня заговорил, развеселил, рассмешил разными рассказами. Потом мы пустились рассуждать о новом романе и, по просьбе его, я ему дала его прочитать с уговором, чтоб он написал свои замечания на те места, которые мне больше нравились и которые, по Онегинской дурной привычке, я отмечала карандашом или ногтем; он обещал исполнить уговор и взял книги.
110
Михаил Лукьянович Яковлев (род. в 1798 г. ум. в 1868 г.), лицейский товарищ Пушкина, талантливый диллетант-композитор и певец, о шумных успехах выступлений которого в петербургских гостиных тридцатых годов сохранились рассказы многих современников. См. Н. А. Гайстфрейнд. «Товарищи Пушкина по Царскосельскому лицею», т. II, СПБ. 1912, стр. 234–258.
111
Романс А. А. Алябьева на слова известного стихотворения Пушкина, напечатанного впервые в «Северных Цветах» на 1830 год.