укорял за них Лермонтова и прибавил: «Ваше ли дело писать стихи! Для этого есть поэты, авторы, писатели, а вы такой же благородный человек, как и я».
Прелестное стихотворение «На светские цепи», как я слышал от Е.А., написано княгине Марии Алексеевне Щербатовой, рожденной Штерич, красавице и весьма образованной женщине; впоследствии княгиня Мария Алексеевна вышла замуж за генерал-адъютанта П. С. Лутковского.
Будучи женихом Щербатовой, и в то же время избегая брака, — Лермонтов на коленях умолял свою бабушку Арсеньеву не позволять ему жениться[134].
Екатерина Александровна выражалась о Лермонтове: «Lermontoff — toujours calculateur et énigmatique»[135].
Когда Екатерина Александровна готова была дать согласие на брак Л[опу]хину, Лермонтов делал вид, что вызовет ее жениха на дуэль, о чем и предупреждал ее. По этому случаю он написал стихотворение «Сон».
Е.А. втайне от родных связала к именинам Лермонтова кошелек (из белого и голубого шелку — любимые цвета Лермонтова), который отправила к нему incognito. Лермонтов не мог не догадаться от кого был этот подарок. В тот же вечер он играл в карты с дамами, и одна из них заметила ему, что он очень дорожит приношением поздравительницы. «Я дорожу?! — воскликнул Лермонтов, — нисколько! И в доказательство ставлю его на карту…» Названный подарок был проигран одной из собеседниц. Спустя несколько времени, эта особа, в присутствии Е.А. и ее родных, доставала из этого кошелька деньги; Е.А. была удивлена и раздосадована.
Е.А. и некоторые сверстницы ее и почитательницы Лермонтова, чтобы выказать ему свое особенное внимание, являлись перед ним все вместе в уборах из белых и голубых цветов; «но он, казалось, не замечал этого, что ни одной из нас не оскорбляло, так как мы знали, что он ко всем нам одинаково равнодушен».
Когда Е.А. возвратилась от венца, Лермонтов (в качестве шафера) будто бы подошел к ней с поздравительным бокалом и сказал: «Je me recommande, madame, à votre bonté!».
Е. А. Сушкова
Дневник за 1833 год[136]
1-е мая [1833 г. С.-Петербург].
Гулянье было очень многолюдное, и к тому же очень шумное; — по правде сказать, я не совсем была довольна им; вина в этом, конечно, моя, ибо я была невнимательна; мое воображение вызывало картины гораздо более интересные, чем те, что находились перед моими глазами. Я люблю общество, я люблю толпу, но что за причина этому? — вот вопрос, который надо решить. Потому, что я всегда одинока среди многочисленных и веселых гостей, — между ними и мной не существует никаких отношений. Счастливые смогут ли меня донять?
Императорская фамилия появилась с большим блеском и помпой. Один взгляд государя внушает любовь и преданность. Что касается меня, я совершенно счастлива, когда мне случается его видеть.
Я не могу отдать себе отчета в чувствах, которые я испытываю; я смеюсь, беседую, но мое сердце разрывается от горя; я вздрагиваю, как будто бы ожидаю какого то несчастия; в каждую минуту я готова плакать; мне кажется, что я совершила какую то ошибку, воспоминание о которой меня мучит, — между тем я невинна и в глубине своего сердца мне не в чем себя упрекнуть. Я не упрекаю ни в чем даже тех, кто причинил мне все это зло.
Г-жа К[у]пф[е]р[137] переехала очень далеко от нас, меня это искренне огорчает; она выказала мне столько дружбы и ее общество сделалось столь необходимо для меня; — до сих пор я была столь несчастлива в моих привязанностях, неужели же я осуждена никого не любить!
Наконец, г-н 21-й[138], которого я находила таким любезным, решился провести весь день у нас, дядя высказал много хорошего об этом молодом человеке и я, право, думаю, что его похвала не преувеличена: он имеет вид такого bon enfant.
3-е мая.
Я, такая несчастная, такая смиренная с некоторых пор, такая невнимательная ко всем людям, и я не избегнула клеветнических слухов! А что я сделала Аннете Д–п…[139], чтобы навлечь на себя ее недоброжелательство? Я старалась, напротив, извинить ее в глазах лиц, которые ее обвиняли — правда, что я избегаю ее общества и близости с тех пор, как заметила ее фамильярные манеры и ее неподобающее поведение с молодыми людьми. А она, она поступила по отношению ко мне с таким вероломством. Виновата ли я, что она не нравится г-ну N… и что он всегда танцует мазурку со мной. Бог мне свидетель, что никогда я не хотела ему нравиться и, еще менее, расстроить его женитьбу на Аннете. Он заметил, что она хотела только его богатства и ответил презрением на ее чары. Дура мстит за это мне; она, ее мать и все ее достойное семейство распространяют ужасные сплетни на мой счет, называют меня кокеткой, связывают с моим именем неслыханные анекдоты, высказывают мнение, что я занята только мужчинами; что, как только я появляюсь в обществе, я совершаю обход гостиной, чтобы поговорить с каждым из этих господ.
134
Анекдот этот, опубликованный M. И. Семевским в «Вестнике Европы», исключен был им из текста «Приложений» к отдельному изданию «Записок» Е. А. Хвостовой на том будто бы основании, что «Е.А. в этом случае основывалась на слухах совершенно неверных».
136
Дневник Е. А. Сушковой, печатающийся впервые, дается нами в переводе с французского рукописного оригинала, сохранившегося в бумагах Н. А. Фадеевой и через П. А. Висковатова поступившего в 1885 г. в Лермонтовский Музей Николаевского Кавалерийского Училища Отдел IV, № 20, (ныне под тем же шифром в Пушкинском Доме). Рукопись представляет собою тетрадь в 47 исписанных с обеих сторон листов (последний лист, вырванный из другой тетради, — позднейшая вклейка) и озаглавлена «Suite de mon journal. 1833. S.-Petersbourg». Прочие тетради дневника до нас не дошли, погибнув, очевидно, в одесской квартире родственников мемуаристки в начале 80-х годов. Как свидетельствует заметка Н. А. Фадеевой в «Современ. Летописи» 1871 г., № 41, Е. А. Сушкова в пору работ над записками случайно уже не располагала печатаемой нами тетрадью своего раннего «журнала», чем и объясняются разногласия воспоминаний и дневника в реставрации некоторых фактических деталей лета 1833 года.
137
Купфер, Екатерина Сергеевна, рожд. Слепцова (род. в 1807 г., ум. в 1881 г.), вдова полковника, командира Изюмского гусарского полка.