Я очень радуюсь заранее удовольствию видеть мою милую Сашеньку[148], я воспользуюсь ее обществом, насколько это будет для меня возможным. Неблагодарная! конечно, она меня забыла, — она не ответила на мои письма; а я, не получая от нее известий, обращалась к лицам, прибывшим из Москвы: я заставляла всех говорить о ней, и за три года, что я ее не видала, я встретила только одно лицо, которое мне сказало, что Сашенька говорила обо мне — взаимность не мой удел!
27-е мая 1833. Москва.
Мы приехали в эту среду, — путешествие было спокойное. Мы нашли родных в хорошем настроении и потерявшими головы от блестящей свадьбы Додо[149] — они не преминули мне сказать, каждый по очереди — «Ты была бы давно замужем и богата, если бы ты не совершила безумства». — «И я не была бы счастлива», — был мой единственный ответ.
А счастлива ли я? Буду ли я когда — нибудь счастлива!..
В четверг утром граф [А. Ф. Ростопчин] явился представиться или скорее быть представленным. Не следует быть поспешной в произнесении первого суждения, — я хочу, однако, знать, изменится ли со временем то суждение, которое я себе составила о моем новом кузене, чего я очень желаю. Он держит себя пренебрежительно, даже презрительно, глупая улыбка не сходит с его губ, его замечания очень часто бывают неуместны, он упрям и, однако, пуст и легкомыслен, он скуп и часто расточителен до сумасшествия, — я приведу тому несколько примеров: ему прислали из Петербурга для его невесты серьги, стоившие 10 000, но так как они ей не понравились, он их разломал на куски; потом, по его распоряжению, ему купили четверку лошадей за 12 000, он их нашел недостаточно хорошими и в припадке раздражения отдал слугам. Но докончим его портрет: у него много самолюбия и он считает себя остроумнее всех на свете, вместе взятых, — впрочем, он богат и может обойтись без этого[150].
По всем внешним признакам моя кузина будет им командовать, тем более, что она играет теперь роль покорной и страстной.
В четверг вечером мы отправились к Пашковым[151] укладывать и, как говорится, любоваться приданым новобрачной. Я уложила одно платье в сундук, — но не нашла чем бы любоваться: все платья слишком пестры, шляпы перегружены, чепчики безвкусны, и все по старой и нелепой моде москвичей. Подарки жениха великолепны.
Как эта церемония напоминает похороны, — не оказывается ли она ими в большинстве случаев? Хоронят не девушку, но ее счастье, ее радость, ее невинность. Я плакала, очень плакала.
Кузина была очень мила со мной. Граф не мог присутствовать при укладке и, после его отъезда, она занималась только мною. Я действительно ее люблю, — она внушает мне жалость; я настолько плохо уверена в ее счастья: она так легкомысленна — накануне того дня, когда она отдала свою жизнь другому, она только и говорила о князе Голицыне. Я, конечно, остерегалась сообщить ей о нем, — и без того ее непостоянство едва лишь удерживает ее на краю пропасти.
Днем я напишу все, что я могла узнать из ее истории с князем.
В пятницу, в день свадьбы, мы отправились спозаранку, чтоб одеться — она была спокойна, весела, занята своим туалетом, ворчала на парикмахера, как будто дело шло только о том, чтобы собираться на бал, — боже мой! а дело шло о счастьи целой жизни! Я была более взволнована, более сосредоточена, чем она. Мне было даже стыдно, что я так плакала, но дело в том, что мне было грустно с утра.
Дядя[152] был очень растроган, благословляя ее, он очень плакал и, когда мы все отправились, он оставался некоторое время, не будучи в состоянии собрать свои мысли, и на несколько мгновений совершенно потеряв сознание действительности. А я, бедная сирота! Если моя судьба когда-нибудь переменится, никто не примет во мне такого живого участия.
После церемонии[153] мы отправились в дом графа, — все в нем богато и великолепно. Его мать, женщина странная и самая заурядная на вид, приняла нас сердечно[154]. Додо была болтлива по своему обыкновению, — я не могла на нее надивиться.
M-lle Александрин П[ашкова][155] залилась слезами от досады, вступая, так сказать, во дворец, который должна была занимать ее отвергнутая племянница.
Мы уехали тотчас после ужина, а сегодня утром молодожены были у нас, — Додо очень красивая и очень веселая, он также немного более оживленный.
149
Кузина пишущей этот дневник, Евдокия Петровна Сушкова, выходившая замуж за графа А. Ф. Ростопчина.
150
Характеристика очень верная: ср. воспоминания его дочери, Лидии Ростопчиной — «Les Rostoptchines» Р. 1909. Там же любопытный рассказ, будто Ростопчин был сначала влюблен в Ек. Алекс. Булгакову, но его мать из ненависти к этой семье сообщила сыну, что эта девушка побочная дочь его отца.
151
Евдокия Петровна Сушкова вместе с братьями жила в доме своего деда с материнский стороны, Ивана Александровича Пашкова.
152
Петр Васильевич Сушков (род. в 1783 г., ум. в 1856 г.), действ, ст. сов., уволенный в 1833 г. от должности директора Оренбургского таможенного округа.
153
А. Я. Булгаков сообщал в письме брату 27.V.33 следующие любопытные подробности этой свадьбы, имевшей место накануне: «Дело шло к церемонии, когда жених вдруг вспомнил, что забыл кольца дома: когда уже посылать! Но я дал ему свое обручальное кольцо, да князь Масальский старик свое; стало быть не Андрюша и Додо, а Масальский и я обвенчались… Говорила мне Катя, которая ближе стояла к невесте, что когда священник стал ее опрашивать: не обещала ли ты другому руку свою, то она очень смешалась. Священник повторил вопрос и тогда Ольга Пашкова ей шепнула: Ditea done due non [скажите же, что нет]. Видно Додо вспомнила своего прежнего молодца, нашего Александра [Голицына]. («Русск. Архив», 1902, 1, стр 528).
154
Она была тайная католичка и с большими странностями, см. о ней у L. Rostoptchine, «Les Rostoptchines».
155
Александра Ивановна Пашкова, тетка Додо, старая дева, постоянно враждовавшая со своей племянницей.