Толик цепанул сидор. Тут открылась дверь камеры, зачитали человек пятнадцать. Надзиратель гаркнул:
— Кого зачитали, на этап выходи!
Мы вышли. На улице стоял стол, на нем гора дел. Называют фамилию, подходишь к столу, говоришь фамилию, имя, отчество, год рождения, статью, срок. Тут же стоит конвой, проходишь шмон и отходишь в сторону.
Нас посадили в «воронок» и повезли в Чирчик-зону, это от Ташкента километров тридцать пять. После бани нас раскидали по отрядам. Я попал к токарям. На распределении спросили специальность — назвался токарем. Для меня важно было попасть в механический цех, где я бы изготовил штангу и гантели и смог бы заниматься.
Токарная работа в основном операционная. Одни гайки точат, другие — дырки к ним, третьи — резьбу нарезают. Неделю постоял за станком, вот и все ученье.
Сидим раз в бараке, я на гитаре «камерную» музыку играю, пою. Ребята слушают, анашу «шабят», чифирь пьют. Между нарами табуретка стоит, на ней чифирь в кружке запаривается накрытый. В это время в барак вошел наш отрядный, молодой казах в звании лейтенанта. Подошел к нарам, сказал:
— Прекратить сабантуй, — и пнул табуретку ногой. Чифирь приказал долго жить.
Парень по имени Сергей, сидевший в нашей компании, крикнул:
— Ах ты, пидорас.
Никто из зеков даже сообразить ничего не успел, а Сергей подбежал к своим нарам, из подушки вытащил нож. Отрядный, видя такое дело, кинулся бежать из барака, парень за ним. На выходе догнал и ударил лейтенанта в бок ножом. А когда тот развернулся лицом, ударил еще раз, но уже в грудь. Отрядный упал. Завхоз побежал на вахту за ментами.
Прибежал капитан с надзирателями, Сергея схватили, надели наручники и увели в изолятор. К бараку подогнали бортовую машину, капитан сказал зекам:
— Помогите положить лейтенанта на машину.
Подошли несколько зеков, взяли лейтенанта и кинули на машину, как полено. Капитан посмотрел, но ничего не сказал. А к вечеру приехал какой-то майор из Ташкента из управления, нас стали «дергать» по одному и допрашивать: как было дело? Меня тоже вызвали, майор спросил:
— Молодого парня, твоего ровесника, зарезали, тебе не жалко?
— Гражданин майор, этого могло не случиться. Но лейтенант сам виноват. Компания спокойно сидела, играли на гитаре, пели, что еще делать зекам в свободное от работы время? А лейтенант подошел и начал беспредельничать. Вот и результат. Зло порождает зло. Это не мной сказано. Мужик один умный в Древнем Риме сказал, пахан ихний, Аристотелев фамилия. Может, слыхали, — пытался я с умным видом объяснять майору. — Это он нашу зону, наверное, имел в виду. Ментовский беспредел — родная мать зековского беспредела. А яблоко от матери не далеко падает. Это уже наш мужик Мичурин сказал. Он по яблокам большой «спец» был. («Спец» на воровском жаргоне обозначает начальник спецкомендатуры.)
Лучше бы я ничего ему не говорил. Видимо, на майора произвело сильное впечатление мое глубокое познание философских наук. А может, позавидовал моей учености. Но было видно, как его рожа приобретает цвет пурпурного заката.
— Ты что, мерзавец, шибко грамотный? В изолятор, — крикнул майор.
Меня кинули в изолятор. Он уже был битком набит «отрицаловкой» — человек семьдесят. Пришел сам «хозяин», говорит:
— Это вы научили его, чтобы зарезал лейтенанта?
Мы ответили:
— Да на кой хер он нам сдался. Мы ему ничего не говорили. Здесь каждый сам отвечает за свои поступки.
И сам Сергей на следствии говорил, что его никто не учил. Кончилось тем, что нас, человек двадцать «отрицаловки», отобрали и отправили назад в пересыльную тюрьму. Толик Хадун опять попал со мной. Приехали на пересылку, снова очутились в своей камере. Коля Калмык был еще там. Он нам и рассказал камерные новости, пока мы отсутствовали.
В Караул-Базар на особый режим шел вор в законе по кличке Игрушка. Я его хорошо знал, вместе были в Бире во всесоюзной зековской больнице. Когда нас ломали в подвале хабаровской тюрьмы, Игрушка один не дал подписку. Прошел всю «прожарку» через смирительную рубашку, причем неоднократно, остался живой, но попал в сумасшедший дом. Был он небольшого роста, худощавый, родом из Карелии. Ему строгий режим заменили особым.
А до Игрушки в камеру пришел Сангак, метис — наполовину таджик, наполовину русский. Сангак до этого сидел в другом «кичмане», но там они, человек девяносто, подняли бунт. Им «отломили» добавки к срокам и раскидали по всей Азии.
Сроку у Сангака было девять лет. В камере вел себя вызывающе, постоянно борзел (ругался) с зеками и лез на рога.