— Ну что же! Исчезла, как явилась… Настоящая фея! — утешал я мою жену. — Ну и Бог с ней, я не хочу к ней навязываться.
— Но я уверена, что тут что-то не то, — возражала Аля. — Ведь если она больна, одна-одинешенька со своей Принцессой, я бы могла ухаживать за ней. Она чудачка, но я бы сумела ей угодить.
— Что же ты хочешь?
— Пойдем еще раз!
Мы пошли и получили тот же ответ: «Больна, в постели, никого не принимает».
— Присядем в парке, — говорила Алечка, отирая слезы. — Бедняжка, я не жду и не хочу от нее ничего, но я не могу вынести мысли… Что это такое у нее в окне? Она сама на балконе!!!
— Ну вот, ты видишь? Это ее капризы… Пойдем.
Едва мы успели подняться, как нас догнал muchacho: «Она просит вас зайти завтра в два часа, одного».
— Я не была больна! Но я не скрою от вас, я получила о вас очень, очень дурные известия.
— Какие?
— Ваш «посланник» был здесь, разговаривал с заведующим отелем (он немец, и они большие друзья). Он говорит, что вы шарлатан, обманщик и даже вовсе не русский генерал.
— Взгляните на эту бумагу. Это перевод с моих документов. А подпись и печать E.de Stein, Legasion Rusa… А частица «о» принята им для того, чтоб перевести ее потом по-немецки «von» и из еврея Штейна стать дворянином и аристократом.
Кто же из нас двоих impostor, embustero и даже не русский дворянин?
— Ужасно!.. Значит, и тут вы не преувеличили ничего… Кругом обман… Постойте, стучат…
— Генерал, вы здесь?
В дверях молоденькая дамочка, с которой я познакомился у Бобровских. Она француженка, жена русского.
— А вы знаете его? Почему же вы уверяли меня, что никогда его не видали? Пойдемте, пойдемте, наши уроки кончились, я уезжаю… Генерал, я завтра пришлю вам muchacho с приглашением для вас и вашей супруги.
— Какая паутина!.. Какая мерзость! — твердила Крошка. — Садитесь, садитесь за стол… Я совершенно вне себя, я не могла предполагать ничего подобного! Она мне призналась во всем… Ее подговорили убедить меня, что этот Бобровский, настоящий русский генерал, и его красавица-жена убивают себя непосильным трудом, а что вы — шарлатан и обманщик, эксплуатирующий женщин с определенными целями… Я прогнала ее прочь. Я ведь сама прошла весь этот ужас. Меня заключили в монастырь, украли мое имя и хотели присвоить себе мое наследство. Мне удалось спастись и вернуть себе все, но теперь я не верю больше людям. Я помогаю всем, кого вижу в беде, хотела помочь и этой мерзавке — но отдергиваю руку, так как знаю, что мне откусят палец. Но я не думала, что и русские тоже…
— Какие это русские! Разве эти оборотни garoux заслуживают нашего имени? Подождите, дайте мне укорениться, я покажу им, что такое русский!
Эмиграция и старожилы
Несмотря на явно враждебное отношение вначале, мало-помалу я стал входить в жизнь русских старожилов Буэнос-Айреса. Но даже и теперь в основе всех приглашений и разговоров лежало одно: желание отделаться от меня в той или другой форме.
Нас стали приглашать к Изразцовым, где мне сразу же стало понятным их отрицательное отношение к приезжим. Вскоре после эвакуации Крыма здесь появилось несколько молодых «белогвардейцев», которых они приняли и кормили первое время. Эти люди держали себя по-хамски: по словам Изразцова, однажды они швырнули ему в лицо котлеты, которые им успели надоесть за их долгое пребывание. Позднее я узнал нечто худшее: пользуясь отсутствием хозяина, они уговорили младшего сынишку продать длинный ковер, украшавший коридор, и деньги прокутили в доме терпимости.
— Слушайте, батюшка! Генерал говорит, что тридцать тысяч белогвардейцев Крымской эвакуации явятся сюда в поисках куска хлеба, — говорила одна из посетительниц. — Они явятся сюда в лохмотьях и обмотках и будут требовать себе работы… Да разве мы допустим это?
В следующий раз Изразцов встретил меня словами:
— В газетах промелькнуло сведение, что две тысячи беженцев погрузились в Варне в Буэнос-Айрес. Я тотчас одел свою лиловую рясу и поехал к президенту Альвеару. Консул, давший им визу, уже сменен, а виза аннулирована.
Несчастные были отправлены в Одессу, где их расстреляли. Крошка показала мне это известие в газетах.
— Это все едут сюда большевики… Они везут нам заразу…
В глубине всего было другое: опасение за свое привилегированное положение.
Мне позвонили по телефону из богатого русского отеля. Я поехал туда. Отелем заведовали две сестры, симпатичные пожилые дамы. Старшая пригласила меня в свою приемную.
— Генерал, вам предлагают прекрасное место. Здесь есть шведская компания, которая занимается рыбной ловлей… Тут, неподалеку. Эти шведы — симпатичные, культурные люди, большие джентльмены. У них там, на этих островках, есть все, даже теннис. Ехать надо по контракту на год.
— А жена?
— Ей матушка уже нашла работу у одного знакомого доктора-сирийца. Ведь она была сестрой милосердия?
— Благодарю. Я наведу справки.
… Жена вернулась от доктора со слезами на глазах:
— Мерзавец! Он сразу дал мне понять, что нуждается в любовнице. А как твои «рыбки»?
— Я предложил Изразцову ехать туда самому. Это китоловные промыслы на островах Св. Георгия, за полярным кругом. Все это — камень вместо хлеба и змея вместо рыбы.
В отеле нас дожидался Крамаренко.
— У меня новая неприятность: меня уволили!
— Почему?
— Это очень богатая, аристократическая семья. Меня пригласили в качестве «мукамы» — лакея. Я должен был подавать во время обеда. У них интересная дочь. Сегодня меня вызывает хозяин и говорит: «Всякий раз, когда вы подаете дочери, она краснеет, и вы тоже. Вот ваш расчет».
— А Изразцовы?
— Они мне отказали. Говорят, раз я служил лакеем, они не могут держать меня у себя. Послали к вам попытаться устроиться через вас в Эмигрантском доме. Portero меня пропускает, он знает, что я хожу к вам.
— Что же? Оставайтесь наверху с Хизыром и Юсуфом, а к нам приходите обедать, хватит на троих.
— Хизыра Изразцов устроил к сербскому консулу, а Юсуфа берет мукамой матушка.
— Вам придется искать места… Попробуйте через Армию Спасения. В Армии Спасения Крамаренку приняли немедленно. Заведующим отделом оказался индеец Кечуа, с которым мы сердечно разговорились. Через две недели он нашел ему приличную работу в Торговом доме.
Из всей семьи Изразцовых самым симпатичным оказался сын его, Сергей.
Крошка потребовала, чтоб я прошел курс испанского языка в школе Берлица, а С.К.Изразцов познакомил меня с бывшим русским консулом, который помог мне перевести приготовленную мной статью о русской революции. Он оказался неплохим человеком, стал приглашать нас с Алей к обеду.
— По пятницам я угощаю заезжих артистов и артисток, потом мы играем в четыре руки, иногда они поют. Прочих русских я не хочу знать, пусть идут к Штейну. А я даже не русский, моя мать немка!..
Чудак даже расписывался «фон Пташник». Через несколько месяцев к нему приехал бывший офицер Конно-горного дивизиона штабс-капитан Пташников — и смех и грех!
В школе Берлица я прошел курс с потрясающей быстротой. В сущности, я уже имел хорошее понятие о языке, но это упорядочило и дисциплинировало мои познания. Аля приходила за мной и познакомилась там с симпатичной дамой, сеньорой Роблес де Амар, и с ее дочуркой, девочкой лет 15, черноглазой, с огромными иссиня-черными «rulo» по обе стороны личика.
— Ваш муж, наверное, хорошо знает языки, — говорила сеньора Але. — Моя дочка толчется здесь на месте с бесталанными ученицами. Может быть, он взялся бы преподавать ей на дому?
Я согласился с удовольствием. Благодаря Эверлингу я знал немецкую грамматику назубок, достал Берлица, и мы с Дельфиной делали чудеса. Я поражался ее понятливости и памяти. Через два месяца я достал ей подходящие по содержанию книжки — «Die Waffen nieder», знаменитое произведение Берты Зутнер и др. Она рекомендовала мне подругу — сеньориту Киллиан, дочь немца и аргентинки, но эта милая барышня, застенчивая до невероятности, двигалась с трудом, боялась даже склеить фразу.