Можно ли любить Стричиху ? Эта бедная вдова жила недалеко от нас. Я не любил ее, не потому, что она была бедная, а потому, что она имела привычку приходить к нам и долго сидеть. Я знаю, что она мешает матери в ее хозяйственной работе. К тому же она умела разжалобить мать, которая непременно давала ей что-нибудь из съестного или какой-нибудь необходимый у крестьян предмет. Я же, не знаю почему, не любил этих долгих посещений и того, что моя мать давала ей всегда что-нибудь.
Я не понимал мать, когда она говорила, что надо любить всех, и, действительно, она относилась ко всем с большой добротой, в особенности к бедным и к паломникам*. Как раз эти-то мне и не нравились, в особенности те из них, которые ходили по миру с « волчьим »* паспортом и рассказывали, почему они его получили. Их жалели. Слушая их, я думал, что они никогда не совершали того, в чем их обвиняли, и что у них совсем не было паспорта.
Как проверить их слова ? Они никогда не показывали паспорта. Даже если бы мы и хотели, как могли бы это сделать, раз мы не умели читать ? Мой отец большей частью был в отсутствии. Паломники, зная это, приходили чаще к нам. Да если бы он и был дома, он не мог проверить их паспорта, так как он умел читать только печатные буквы, а паспорт был написан от руки. В особенности не любил я у этих людей их манеру спрашивать тотчас же самовар и яиц всмятку. Моя мать удовлетворяла их просьбу, и как только вода закипала, она снимала крышку с самовара, а на ее место стелила чистую тряпочку, на которой она раскладывала яйца, откидывала концы тряпочки наружу и снова клала крышку. Таким образом яйца варились как бы в мешочке, который вынимали, как только паломник говорил : « Довольно, матушка, вынимай ! ». Для нас не прибегали к такому способу, а удовлетворялись глиняным горшком, который ставили в печку.
« Да, матушка, я — бродяга, хотя у меня и волчьий паспорт, но я настоящий паломник ». Эти слова производили сильное впечатление на мою мать и она жалела их.
Были и такие паломники, которые вытаскивали из своей сумки кусок сала, а иногда и водку. Они ели, смакуя пищу, но никогда не предлагали ничего другим и сердились, если яйца были сварены не по их вкусу или были не очень свежими. Они были требовательны. По-моему они были наглыми.
Отца женили до отбывания им воинской повинности. В крестьянском быту вопрос женитьбы зависел от родителей, которые решали это, когда сын достигал законного возраста. Закон разрешал вступать в брак для парней, когда им исполнялось 18 лет, а для девушек — 16 лет. В исключительных случаях парней женили в возрасте 17 лет ; например, умирала мать, у которой было много малолетних детей, а отец не мог подыскать женщины, которая согласилась бы выйти за него замуж, так как девушки и молодые женщины отказывались выходить замуж за вдовца. Они думали, что если в свою очередь и у них будут дети, то дети мужа от первой жены будут враждебно относиться к ним. В таких случаях отец решал женить своего старшего сына с разрешения, разумеется, архиерея даже раньше достижения им семнадцатилетнего возраста. Для девушки брачный возраст зависел часто от положения родителей жениха. Если они были богатые и если парень нравился родителям девушки, ее выдавали замуж, когда ей исполнялось 16 лет. Девушка старше 20 лет считалась засидевшейся, и для нее трудно было найти мужа.
Мой отец принадлежал к категории призывных лобовых, т.е. не имеющих никаких льгот по отбыванию воинской повинности. Моя мать осталась с двумя детьми в семье родителей мужа. Отец должен был служить пять лет. Но незадолго до окончания срока его службы Россия объявила войну Турции (1877-1878), и он должен был остаться в армии еще два года.
Во время отбывания воинской повинности отец научился сапожному ремеслу. В то же время он научился читать и писать. Будучи еще солдатом, он выполнял работы по сапожному ремеслу и скопил небольшую сумму. Он возвратился домой « с деньгами », которые он считал своими личными и в общий семейный котел* их не отдал. Отец принес с собой все сапожные инструменты, чтобы продолжать это ремесло. Он старался убедить своих братьев, что так он будет зарабатывать больше, чем они своими горшками. Вся семья выиграет от этого. Но братья не приняли его предложение : сапожное ремесло легче и чище горшечного (в чем они были правы), и из зависти не хотели, чтобы мой отец был в лучшем жизненном положении : « Что мы делаем, то и ты должен делать ». Отцу пришлось подчиниться воле братьев, забыть сапожное ремесло и приняться опять за горшечное дело. Даже позже, при выделении из семьи, он к нему не возвратился больше.