В начале наша торговля шла неплохо. Село наше большое, а настоящая лавка в нем была только одна, специально построенная для торговли, бревенчатая, крытая железом и со всем необходимым для крестьянского обихода. Единственным неудобством ее было то, что она находилась на выгоне*, около церкви, т.е. далеко от наиболее населенных частей села : в нее нельзя было посылать за покупками детей во время осенней распутицы* и в зимнее холодное время, взрослые же были слишком заняты, чтобы ходить за покупками, отнимавшими у них много времени. Поэтому ближайшие жители предпочитали ходить в нашу « новую лавку », покупать такие товары, как соль, деготь, керосин.
Погубило нашу торговлю то, что мои родители, по доброте своей, отпускали товар в долг нуждающимся покупателям. Скоро все узнали об этом, и даже люди с достатком начали пользоваться этим. Сначала должники оправдывали оказываемое им доверие. Уплатив долги, они закупали товаров еще больше, разумеется, в долг. Но постепенно они переставали платить свои долги и, конечно, перестали покупать в нашей лавке.
Таким образом отец и мать потеряли и свой оборотный капитал*, и торговля пришла в упадок. « Долговая книга » долго хранилась у отца в маленьком сундучке, и он надеялся, что, авось, кто-нибудь из должников вспомнит о своем долге и пожелает его уплатить. Книга эта представляла собой сшитую отцом тетрадь листов большого формата белой бумаги. Отец сам линовал в ней страницы и записывал огромными буквами имя должника, товар, количество и сумму. Он делал свои записи вечером и часто забывал некоторых покупателей.
Вот образчик записей :
Гараськи Поликушкину :
Гасу ... один ру ... 2 коп.
Дехтю два ру ... 3 коп и т.д.
Поэтому в момент уплаты, случалось, должник ссылался на сумму, записанную в книге, а не на ту, которую он в действительности должен.
Было еще и другое. Когда отпускала товар мать, она не всегда говорила отцу, кому она отпустила товар в долг. У нее была своя собственная бухгалтерия. Она делала пометки мелом на стене в виде крестиков. Память у нее была хорошая, и она разбиралась в своих кабалистических знаках. Если должники пользовались такой « двойной » бухгалтерией, то отец с матерью теряли. Ближайшие соседи нередко приходили и просили дать им взаймы солонку или поллитра керосину. Когда у них появлялись деньги, они покупали товары в большом количестве и расплачивались потом « натурой ».
Случалось, что и у нас самих этих товаров не было, и это подрывало уважение к моим родителям. Крестьяне смеялись над ними, и, за спиной, называли их « горе-купцами ».
Торговля не принесла семье ни денег, ни почета, но недоброжелателей она породила много. Первым недоброжелателем оказался настоящий купец села. Для него отец и мать были конкуренты. При случае он вредил им, возбуждал жителей против них.
Враждебно настроенным к нам сделалось и местное начальство. « Ничто не ново под луной ». Еще в старое время, как и в наше, начальство любило, чтобы торговцы его привечали*. Волостной старшина, волостной писарь, урядник* и даже сельский староста любили, чтобы торговцы оказывали им почет, чтобы угощали их время от времени чайком, яичницей, водочкой и другими небольшими съестными подношениями. Они считали себя обиженными, когда им этой чести не оказывали, и при случае чинили неприятности. Тот, кто угощал, должен чувствовать, что ему оказывают честь, и он должен быть признательным за это. Отец подчинился бы такому порядку вещей, установленному веками, но мать рассуждала иначе : « Начальство поставлено для того, чтобы следить за соблюдением закона, защищать слабых и обиженных, бороться против несправедливости и поддерживать порядок. За это начальники получают деньги и потому они не должны ни от кого ничего требовать. Они должны даже отказываться, если им что-нибудь дают. Если я поступаю против закона, пусть карают меня за это, но мзды* никакой не требуют. » — «Закон законом — отвечал на это мой отец, а лучше было бы жить с начальниками в мире ». Но мать оставалась непреклонна : « Я перед начальством ни в чем не виновата, почему же я должна их поить и кормить ? » Этих правил она придерживалась до конца своей жизни. Но для начальников такое упорное отношение было неприемлемо, и они не прощали ей этого. Часто они выказывали свою недоброжелательность к моим родителям, в особенности, к моей матери, зная, что мой отец был человеком более сговорчивым.