Увлекшись своей торговлей, мой отец забросил свое ремесло горшечника, и вся работа свалилась на моего брата, который начал меня приучать к горшечному делу. Но когда я подрос немного, отец стал брать меня на базары « для присмотра за товаром ». Торговля явно была уже убыточной, а наше крестьянское хозяйство все больше и больше приходило в упадок. Но отец с матерью, как отравленные алкоголики, не могли уж отказаться от своей лавки, возвратиться к прежнему « нормальному » крестьянскому образу жизни или снова заняться сапожным ремеслом.
Потом пришел голодный 1891-ый год*, и нашу семью лишили помощи продуктами, потому что мои родители официально считались торговцами, хотя и знали, что наша торговля сошла на нет. Мы страдали, как и все соседи, и нуждались в помощи. Но моя мать не растерялась. Она начала выпекать хлеб и этим спасла всю семью от голодной смерти. Не знаю, как ей удавалось доставать муку, которая в это время продавалась по очень высоким ценам. Но она знала, что наши крестьяне не могли платить очень дорого, и она делала это не для того, чтобы нажиться. Печь хлеб в примитивных условиях было вещью трудной. Но она не щадила себя и продавала хлеб по себестоимости. Она была довольна, что своей работой она покрывает свои расходы, и каждый член ее семьи получает фунт (409 грам.) хлеба в день.
Голодный год сломил нашу семью. Пришлось зарезать нашу единственную лошадь и единственную корову : в ее животе нашли несколько заржавленных гвоздей. У нас не было денег на покупку нового скота. Семья осталась без лошади и без молока. К тому же нужно было выдать замуж мою сестру и женить моего брата. Эти события, сами по себе радостные, потребовали непосильных расходов и легли тяжелым бременем на семью : понадобились новые затраты, слишком тяжкие для пустого кошелька.
Зарезав ту или другую живность, семья из бедных обрекала себя на нищенское существование после свадьбы. Взрослые перед гостями старались быть веселыми и в то же время спрашивали себя, как они будут жить после свадебного пира, как они вывернутся, чтобы уплатить долги. Их лица изображали радость, но сердце у них обливалось слезами. Малые дети это чувствовали, но по беспечности молодых лет они искренне принимали участие в радостном событии. Беспокойство было не выдуманным, оно шло от явной угрозы.
Крестьянские обычаи требуют больших расходов во время семейных праздников. Даже для достаточной семьи свадьба влечет за собой много расходов. Тем более для нашей : две свадьбы одна за другой с взаимными подарками между членами обеих семей, не считая обедов и других расходов.
С некоторого времени наша семья жила с грехом пополам, как вдруг мой отец не мог заплатить во-время подати* (подушные и земские сборы). Враги моей матери воспользовались этим обстоятельством. Общество, то есть староста, писарь и сборщик податей решили сдать в аренду* нашу землю одному из крестьян Карачуна.
Закон позволял отнять временно землю у того, кто отказывался платить подати, и сдать ее в аренду и этими деньгами погасить задолженность. Но обычно эта статья закона применялась к крестьянам, которые не уплатили недоимки за несколько лет, и их рассматривали, как злостных должников.
Этот закон не должен был бы прилагаться к нашей семье, так как за моим отцом числилась недоимка только за один год. Староста хотел унизить Самойлиху (мою мать : часто звали людей только по их отчеству, прибавляя к нему суффикс, или даже по прозвищу ; на самом деле мою мать звали Татьяна Самойловна).
Это решение было принято весной, незадолго до посева. Когда мы об этом узнали, крестьянин, которому дали землю, уже вспахал ее и засеял часть нашего поля. Мои родители сочли это действие незаконным, оскорбительным для них, но они не собирались начинать процесс. Тем не менее они были возмущены поведением Антипки (уменьшительное от Антип). Мой отец объяснил ему положение нашей семьи, и Антипка понял, что он поступил плохо. Он отказался от нашей земли и попросил только уплатить ему за вспашку и за семена.
Мой отец хотел закончить это дело полюбовно, без скандала и принять предложение Антипки. Но моя мать властным тоном заявила : « Ни за что ! Он сам виноват. Зачем он влез в это дело ? Он хотел осрамить нас. Пусть сам на себя и пеняет. »
Не один раз начинался такой разговор между моими родителями и при первом же возражении матери кончался. Мой отец, начав его и видя бесполезность добиться согласия моей матери, умолкал. Он был убежден, что лучше помириться с Антипкой и уплатить ему три рубля, но так как его попытка убедить мать встречала каждый раз сопротивление, он уступал, чтобы избежать ссоры. Для матери это был вопрос принципиальный, хотя она даже не знала этого выражения : она была убеждена, что моральный ущерб должен быть возмещен. По существу мать была права, но она не хотела считаться с действительностью, и что не в ее власти наказывать нарушителей законности. Она не знала установленных законов, которые иногда поворачивались против нее, а сельское начальство, конечно, не упускало случая унизить ее. Итак она настояла на своем, и мы собрали урожай, не возместив Антипке ни за его работу, ни за семена. Антипка подал жалобу на отца в волостной суд, который приговорил отца к уплате причитающейся Антипке суммы, а также и судебных издержек*. Разумеется, моя мать нашла решение суда несправедливым. После получения повестки с подтверждением решения суда была назначена опись имущества, но мать сказала : « Не посмеют ! » Накануне узнали, что придет староста с понятыми* описывать имущество. Один из крестьян, сельский «законовед», посоветовал моим родителям спрятать вещи, подлежащие описи и продаже, в сарае, повесить замок, а перед дверью поставить беременную жену моего брата, так как, увидев ее положение, никто не посмеет ее тронуть. Моя мать поверила этому и последовала совету. Естественно, понятые оттащили мою невестку* от двери, замок сбили и составили протокол о неподчинении властям и об оскорблении действием. На основании этого протокола моя невестка была приговорена к тюремному заключению. Так кончился спор из-за упорства моей матери. В это время я был уже в сельско-хозяйственной школе и гораздо позже узнал об окончании этой истории, после отбытия тюремного срока моей невестки.