О чем говорил архиерей со священником ? Какие он ему дал назидания ? Ничего неизвестно. После его отъезда прихожане узнали только, что священник и попадья остались довольны приездом архиерея. Священник всегда боялся выговоров.
Как изменились архиереи со времен, когда жили Митрофан Воронежский и Тихон Задонский*! Народ и духовенство тогда не боялись их и искренне их любили.
Крестьянство не спешило идти по стопам города. Оно продолжало питаться еще соками старины. Оно не изменило даже своего внешнего вида : оно строилось, одевалось, обувалось по-старинному. Лапти были главной национальной обувью ; полушубок, тулуп*, поддевка, халат* оставались национальной одеждой. Религия сохранила верования дохристианской веры. Деревня жила своей обособленной жизнью, а город не спешил приобщить ее к своей жизни. Оторвавшись же от деревни, городские жители поздно заметили и поняли, чем им грозит их оторванность от деревни. Поэтому-то очень поздно попытались они приблизиться к деревне, к их матери-кормилице.
Но трудно было резко изменить создавшееся положение. Оказалось, что разрыв между городом и деревней был не только экономический, но и психологический и даже языковый.
Культурный городской слой плохо понимал язык деревни и даже отвергал его, а деревня совсем перестала понимать городской культурный язык. Горожанин и крестьянин стали говорить на разных языках. Они плохо понимали друг друга и расходились, не договорившись ни до чего. Взаимоотношения их осложнялись еще тем, что горожане вместо того, чтобы объяснить, показать, в чем состоит преимущество новой городской жизни по сравнению с деревенской, стали навязывать сельским жителям насильно новый уклад жизни, не спрашивая их, и брать буквально под опеку крестьянство. Делалось это довольно неумело. Деревня насторожилась, стала пассивно сопротивляться, но иногда сопротивление было активное.
Так образовались две культуры : городская и крестьянская, два разных мира. Город был ближе к миру европейскому, деревня не отличалась от мира, каким он был при Петре Великом, до реформ.
Различие между двумя мирами появлялось даже в разделении года, в обычае отмечать происходящие события каждодневной жизни. Город при Петре Великом после реформ получил гражданский календарь, разделявший год на месяцы и числа. Крестьяне же исходили из церковных событий, церковных праздников. В повседневной жизни они считали по-своему : такое-то событие произошло на Покров (Пресвятой Богородицы), а не 1-го октября, на заговенье* осеннее (начало Рождественского поста), а не 15-го ноября, на Казанскую (иконы Божьей
Матери), а не 22 октября, на Введение (во храм Пресвятой Богородицы), а не 21-го ноября, на Николу вешнего (перенесение мощей святого Николая-Чудотворца) или на Николу Зимнего (свят. Николая-Чудотворца) , а не 9-го мая и 6-го декабря.
Так же считали они семейные события : рождение, крещение, свадьбы, похороны, исчисления возраста членов семьи. Говорили, например, что такому-то исполнилось столько-то лет на Святого Илью Пророка (20 июля) ; такое-то событие произошло через неделю после Ивана Купала (24 июня) ; что это случилось за неделю до Петрова дня (св. Апост. Петра и Павла) ; свадьбу решили сыграть в мясоед* или на Красную горку*, в этот день дети катали пасхальные яйца по склону, выигрывал тот, чье яйцо тронуло яйцо другого игрока.
Крестьянин не понимал, если ему говорили, что такое-то событие случилось 24 июня (т.е. на Ивана Купалу*), или, что он должен сделать то-то к 29-ому июля (к Петрову дню), Рождественский пост крестьяне называли Филипповским, потому что он начинался в день Святого Апостола Филиппа.
После осеннего заговенья (15-го ноября по старому стилю, 28-го — по новому) появлялись в нашей местности все чаще и чаще первые заморозки, а дожди и мокрый снег шли все реже и реже. Воздух постепенно становился суше. На Введение бывали уже порядочные морозы, а на Николу зимнего (6-го декабря) река покрывалась тонким, чистым, прозрачным слоем льда, по которому детвора могла уже ходить, не удаляясь от берега. Взрослые, у которых зимой не было работы дома, покидали свои семьи. Одни уезжали заниматься извозным промыслом, другие — в лес валить деревья, третьи — занимались работами на открытом воздухе. Дети,которым надоело сидеть в избе, ждали с нетерпением, когда распогодится. И те, у которых была подходящая одежда и обувь, также вылезали из избы на свежий воздух. Этот момент был самый опасный, требовавший от взрослых постоянного наблюдения за ними, в особенности за самыми предприимчивыми, так как, едва речка покрывалась льдом, ребятишки стремились покататься по льду и ловить рыбу палками с толстым концом. Небольшие рыбешки плавали совсем близко под самым льдом. Так как лед был еще тонкий, то их можно было оглушить ударом палки. Рыба переставала двигаться, и в этот момент ее можно было легко взять рукой через отверстие, пробитое во льду. Дети не всегда отдавали себе отчет, в каком месте лед может не выдержать их веса и провалится под ними. К тому же, увлекшись катаньем по льду, поглощенные рыбной ловлей, они забывали совсем об опасности, грозившей им : они могли провалиться и утонуть подо льдом, что и могло случиться с нами. Нас собралось восемь товарищей в возрасте семи-восьми лет. Улучив минуту, когда взрослые за нами не следили, мы побежали на речку, только что замерзшую. Сначала мы катались около берега, потом решили перебраться на другой берег, чтобы ловить рыбу. У меня была железная палка с острым наконечником. Сделав пробу два раза моей палкой, мы решили, что лед выдержит вес восьми мальчишек. Река в этом месте была очень глубокая, но нас это не страшило, раз опыт с моей палкой был достаточно убедительным. Мы храбро отправились в путь. Но, дойдя до середины реки, мы заметили, что лед под нами гнется, но еще не ломается.