В другом мужском монастыре*, ничем не отличавшемся от многочисленных монастырей, разбросанных по всей « Руси Великой », жил викарный* епископ, преосвященный* Владимир, большой любитель церковного пения. Он сделал много для своего монастыря, организовал в нем школу пения, которая приобрела большую известность в церковных кругах.
О существовании этой школы мать узнала от своих приятельниц-монашек. Для поступления в эту школу мать и привезла меня в Воронеж. Ее мечта была, чтобы видеть меня не просто певчим церковного хора, но и монахом. Я же был совсем не расположен к монашеской жизни. Поступить же в певческую школу я был согласен. Мое заветное желание было учиться, уйти от жизни нищеты и темноты, пробиться к свету знания. Но куда идти ? В какой школе учиться ? Для меня это не имело значения. К тому же я и не знал, что существуют разные школы, и учат там разным предметам.
Мы с матерью пришли в монастырь утром. Мать спросила у первого встретившегося нам монаха, где находится певческая школа. Он нам объяснил, как туда пройти. Придя в школу, мы узнали, что школы больше не существует, так как преосвященный Владимир переведен в другую епархию и увез с собой всех учеников своей школы. Монах, рассказавший нам об этом, показал нам комнаты, в которых жили ученики, и трапезную*.
Мать была очень огорчена сообщением монаха. Не менее был огорчен и я. В комнатах и трапезной была безупречная чистота ; комнаты были светлые, веселые. Кровати, оставшиеся в таком виде, каковыми они были во время пребывания учеников, покрыты светлыми чистыми одеялами. На них лежали подушки в белоснежных наволочках. Вокруг была тишина и благолепие. Мне все это очень нравилось. Мне казалось, что эта неудача навсегда лишает меня возможности вырваться из моей родной среды. Мое будущее опять покрылось мраком неизвестности. Я не знал, что нужно было ждать еще полтора года до его наступления.
Монах, видя нас опечаленными, посоветовал матери обратиться к регенту* хора Митрофаньевского монастыря. « Может быть, — сказал он, — там примут твоего сына. » Совет монаха успокоил мать, и, недолго думая, она решила сейчас же идти со мной к регенту. Он принял нас очень любезно, выслушал внимательно просьбу матери и пригласил меня пройти с ним в другую комнату, где находилась фисгармония. Он начинает играть и просит меня спеть несколько песнопений под его аккомпанимент. После этого испытания он говорит моей матери : « Голос у твоего сына очень хороший, но он плохо знает ноты. С ним еще много нужно поработать, чтобы научить его хорошо петь. Если я его приму в свой хор, то пока научу его петь, у него к этому времени начнет меняться голос, пока не установится окончательно голос взрослого. Все это время он будет непригоден для моего хора. Значит, моя работа с ним будет бесполезной для меня. Поэтому я беру в свой хор очень маленьких мальчиков. Я обучаю их пению два-три года, но потом они поют у меня несколько лет. Поэтому-то я и не могу принять твоего сына. »
Когда мы вышли от регента, мать, не говоря мне ни слова, ведет меня к игумену монастыря. Игумен принимает нас очень любезно и спрашивает мать, зачем мы к нему пришли. Только тогда я понял, что мать решила отдать меня в монастырь в послушники*. Игумен внимательно выслушал ее, наблюдая за мной испытывающим взглядом. Перед ним стоял крестьянский мальчик, « живой с темно-коричневыми глазами », как называли меня в селе, с выражением испуга на лице. Я никогда не узнал имени этого игумена, но до сих пор я остался глубоко благодарным ему за его проницательность и за слова его, сказанные матери : « Твое желание очень похвально и угодно Богу, матушка, заговорил он. Но монашеский подвиг очень трудный. Сын же твой слишком молод. Для него этот подвиг может оказаться непосильным. Один Бог ведает, что в жизни предназначено для твоего сына. Жизнь его, можно сказать, только начинается, и для него еще не потеряно время для поступления в монастырь. Пока же пусть он еще поживет среди вас. Я, мать, сам поздно пришел в монастырь. Я был женат, у меня было двое сыновей. Они кончили университет. Когда они окончательно устроились, мы с женой решили уйти из мира и начать монашескую жизнь. Я поступил в мужской монастырь, а она — в женский. И так теперь доживаем свой век в молитвах и в служении Богу. Тебе, мать, нравятся монашеские службы, благолепие церквей. И ты думаешь, что в монастыре легче вести богоугодную жизнь, легче замаливать* грехи. Ты думаешь, что монахи ближе к Богу, чем вы, миряне*. Это верно. Но помни и то, что даже в монастыре много соблазнов греховных и устоять против них могут только крепкие духом и глубокой верой. Не думай, что монахи лучше защищены против козней* дьявольских, чем вы, миряне. Ты видишь, что наш монастырь обнесен очень высокими стенами, а все-таки через них перелезают, уходят тайком, чтобы провести ночь в грешном миру. Высокие стены не служат непреодолимым препятствием для вкушения запрещенного плода. Нет препятствий для запрещенных поступков даже в самих стенах монастыря. Есть здесь и карты и вино. И нет тех сил, которые могли бы воспрепятствовать карточной игре, питию вина, если Бог оставит на произвол судьбы волю монаха. Подумай мать, обо всем, что я тебе сказал и не неволь своего сынишку. Пусть он подрастет и, когда сделается взрослым, сам решит, сможет ли он вынести монашеский подвиг, исполнить данный Богу обет. »