Село Саловки, затерявшееся, как и все села в степи, находится в 10 верстах от экономии С. В. Паниной.
Я подъехал к школе пораньше с намерением повидаться с учителями до схода. К моему большому удивлению я увидел, что школа была уже набита до отказа, и много народу толпилось вокруг нее. Скоро все объяснилось : сход был назначен не в сборной* (о чем я не знал), а при школе. Многие пришли посмотреть на « экономического » землемера С. В. Паниной, о котором они давно уже слышали, но не доводилось им видеть его. Другие пришли послушать, как этот землемер будет спорить с вейделевскими посланными волостного писаря. Среди присутствующих были также и посланные из других сел.
Сход получился необычайный. Вынесенные на нем постановления могли быть решающими как для Крестьянского Союза, так и для черносотенного движения.
Мой доклад о Крестьянском Союзе прошел почти до конца благополучно. Собравшиеся с напряженным вниманием выслушали его при гробовом молчании. В своем докладе я ни одним словом не коснулся ни политической стороны, ни отношения Крестьянского Союза к государственному строю, каким бы он ни был. Я чувствовал и знал, что этих вопросов нельзя затрагивать при первой встрече с чужими мне крестьянами. Кроме того, на этот раз мне приходилось быть сугубо осторожным даже в своих выражениях и в выборе слов, чтобы не дать повода противникам обвинить меня, что я против царя.
Перед присутствующими я обрисовал лишь экономическое положение и права крестьян. Я сравнивал их « земельный голод » с избытком земельной площади, которой владели правящие классы, но сами их не обрабатывали. Я обратил внимание, что крестьяне не могли даже принимать участие в решениях вопросов, касающихся их собственных местных интересов. Я подчеркнул неправильность того, что эти решения принимаются помещиками.
Всероссийский Крестьянский Союз — организация чисто крестьянская, в которой нет ни господь, ни богачей. Он добивается получения одинаковых прав для всех на землю и на участие в государственных делах. Землею же должны пользоваться все те, кто желает обрабатывать ее своими собственными руками. На этой-то заключительной фразе мои противники, посланные волостного писаря и открыли бой.
« Как ! — закричали они. Ты говоришь, что землей должны пользоваться все, кто желает работать на ней, у тех же, кто владеет ею, но не обрабатывает ее сам, нужно ее отнять. Но царь имеет также много земли, что же и у него, по-твоему, нужно отнять землю ? Не верьте, братцы ему ! Вы слышите, он говорит хорошо, но он ведет нас, как и другие, к тому, чтобы вы поднимались против царя. А потом всю отнятую землю у помещиков отдадут жидам ? »
Опять наступило гробовое молчание. Казалось, что кто-то стукнул по темени всех присутствующих громадным молотком, и отнялся у всех язык.' В этом зловещем молчании чувствовалось приближение грозы. Люди сидят или стоят как истуканы, и только тяжелое дыхание, отдельные вздохи указывают, что они — живые. Я догадываюсь, что они думают в эту минуту обо мне. « Вот какой он гад ! Этот землемер хотел нас заставить подписаться против царя, изменить нашему любимому Царю-Батюшке. Раздавить эту гадину ! »
Мое нервное напряжение достигает предельной точки, я чувствую, как колотится с перебоями мое сердце. Но внешне я остаюсь спокоен и боюсь только одного : как бы не пропустить момента, чтобы мои противники или кто-либо из толпы не заговорил раньше меня и не превратил собрание в кипящий котел. Если я упущу этот момент, я потеряю доверие крестьян и, может быть, мою жизнь. Но в то же время я сознавал, что необходимо дать им время, чтобы они пришли в себя от нанесенного удара и освободились бы от неожиданной для них идеи, что я хотел их обмануть. Если они успокоятся, они смогут, выслушать внимательно то, что я им скажу. В нужную минуту я заговорил первым и был выслушан. Я почувствовал, что собрание, как взбудораженное море от налетевшего на него шквала, вдруг успокоилось, так же и мирное общение с толпой понемногу восстановилось.
Вскоре беседа возобновилась. Крестьяне начали делиться со мной своими размышлениями и сомнениями. Они сами заговорили о царе. Что же на них подействовало так успокаивающе ? Во-первых, мое спокойствие и владение собой. Во-вторых, даваемые мною простые объяснения.
« Меня обвинили », — заговорил я, прерывая молчание, в том, что я хотел вас обмануть и обманным путем заставить вас подписаться против царя. Обвинили меня в этом потому, что я сказал, что землей должны пользоваться только те, кто сам работает на ней. Мои обвинители говорят, что у царя много земли и что он ее также не обрабатывает сам. Поэтому они думают, что я за то, чтобы и у царя отнять землю. Ну, а если царь своей земли не захочет отдать, тогда, значит, нужно идти против царя ? Так они заключают, что я против царя. Что я могу сказать в свое оправдание ? Прежде всего, что я не говорил о том, что у царя нужно отобрать землю и что он не отдаст ее крестьянам. Наоборот, я думаю, что и свою землю он согласится отдать. Ведь вы сами все говорите, что царь ваш отец родной, а вы его дети. »