Вот как прошел этот сход. Больница в Вейделевке содержалась на средства графини Паниной. Главным врачом был член партии социалистов-революционеров. После знаменитого Манифеста Николая П-го (17-го октября 1905 г.), обещавшего некоторые либеральные свободы, к врачу приехал его университетский товарищ, член Киевского Комитета социалистов-революционеров. Он решил организовать собрание крестьян в Вейделевке, на котором выступил с пропагандой программы этой партии. В своей речи он был крайне неосторожен в своих выражениях. Он не учел того, что крестьяне этого собрания еще не потеряли веры в царя, любят его, и всякое обидное слово, или кажущееся таковым, по отношению к царю оскорбляло их чувство и вызывало все растущее раздражение. Писарю не пришлось даже указывать на промахи оратора. Без труда он доказал, приводя выдержки из программы партии социалистов-революционеров, что эта партия идет против царя и хочет установить республику во главе с « жидами ». Собрание кончилось тем, что неудачливого пропагандиста прогнали вон.
После этого « исторического дня », в тот же вечер в квартире врача были выбиты все стекла, а самому врачу пришлось спасаться бегством со своим товарищем. Товарищ уехал в Валуйки, а врач нашел убежище в старом хуторе и рассказал нам всю историю.
Мне рассказывали, что после бегства пропагандиста волостной писарь пал на колени перед крестьянами, покаялся, что он был несправедлив к ним и причинил им немало зла. Но теперь он понял, что он должен быть их покровителем и защитником, в чем и поклялся головой своих детей. Крестьяне не были злопамятны : они простили ему все плохое, что он им сделал. Так писарь восстановил свое влияние на население волости и снова сделался полновластным хозяином.
После этого события пропаганда за Крестьянский Союз стала еще труднее.
Рано или поздно, это должно было случиться. Реакция победила. От октябрьского Манифеста осталось одно воспоминание. Обещания, возвещенные им, остались невыполненными.
Я был подготовлен ко всему. В конце декабря, возвратившись из Тарабановки, где я провел сход, я застал в своей квартире станового пристава, урядника и одного стражника*. Они уже давно поджидали моего возвращения, чтобы приступить в моем присутствии к обыску.
Конечно, они ничего не нашли. Пристав попросил меня подписать протокол обыска и потом заявил, что по приказу высших властей я арестован, и он должен препроводить меня в уездную тюрьму ( в Валуйки).
Управляющий имением просил оставить меня на ночь под стражей в имении. Он боялся, что мне грозила опасность. Но его просьба не была уважена. Предварительно же меня должны были отвезти в Вейде-левское волостное правление, где я должен был провести ночь. Это было поручено уряднику.
Крайняя ли усталость, неуверенность в том, останусь ли я жив в эту ночь, но я поддался потребности излить свою душу. Обращаясь к уряднику, я рассказал ему всю свою жизнь. Я говорил о положении крестьян, о том, что мною руководило и всегда будет руководить в работе по организации Крестьянского Союза. Я так увлекся излиянием своих чувств, что на время забыл о том, что со мной рядом сидит урядник и что меня везут в качестве арестанта в осиное гнездо моих смертельных врагов, что быть может часы моей жизни сочтены. Я взглянул на урядника и, к своему удивлению, увидел, что он плачет. Моя речь нашла отклик в его сердце. Мои слова напомнили ему, что ведь и он выходец из крестьян, что в детстве и он испытал те унижения, о которых я ему говорил, что часто он наблюдал несправедливость, которую приходилось терпеть и его родным и односельчанам.
Он рассказал мне все это, мне, арестованному, государственному преступнику ! Под влиянием моих слов у него проснулась крестьянская душа. Подъезжая к волостному правлению мы с ним стали уже друзьями. Это вселило во мне надежду, что быть может жизнь моя будет сохранена в эту ночь.
В волостном правлении нас встретил волостной писарь, который давно поклялся уничтожить меня. С особым металлическим блеском в глазах, еле сдерживая чувство торжества, он направился прямо ко мне и протянул мне руку. Сухим тоном я ему сказал, что не могу подать руки таким, как он.
В эту минуту в комнату врывается его помощник, совершенно пьяный с криком : « Дайте мне раздавить эту гадину ! » Он говорил обо мне.
Я обращаюсь к уряднику и прошу его в свою очередь убрать эту « гадину ». Писарь приказывает своему помощнику удалиться. Он уходит, ворча, со словами : « Пойду сейчас возьму ружье и застрелю его. »
После этой сцены я говорю уряднику, что отныне он отвечает за мою жизнь и что если случится что-либо со мной, — он первый будет наказан, как сообщник в убийстве.