Мне хочется исполнить мою давнишнюю заветную мечту — написать то, что помню о моих учителях и товарищах по Театру имени Станиславского. Каждое из этих имён заслуживает внимания, так как они оставили своё собственное, неповторимое лицо в истории русского-советского оперного искусства.
Соколова
Зинаида Сергеевна Соколова — сестра Станиславского и режиссёр Оперного театра имени Станиславского. В качестве второго режиссёра она принимала участие в постановке «Евгения Онегина» и оперы Чимарозы «Тайный брак». С молодыми артистами театра она проходила «Систему» Станиславского, и с ней я проходил роль Ленского. Она готовила с нами, молодёжью театра, концерт из произведений Римского-Корсакова, который был показан в студии в марте 1934 года, и его же прослушивал Леонид Витальевич Собинов у себя на квартире. В этом концерте я пел романсы «О, если б ты могла», «Искусство» и «То было раннею весной». Станиславский придавал огромное значение слову в романсах и песнях. Романсы Римского-Корсакова чаще всего соответствовали идеалу Станиславского, который как свою систему, так и вообще многое в певческом искусстве взял у Шаляпина. Меньше любил Станиславский романсы Чайковского — издевательски исполняя «Серенаду Дон Жуана». При этом он говорил, что певцы поют громко то, что как раз не является главным. Например, громко поётся фраза «Гаснут дальней Альпухары» — и тихо «золотистые края». Громко — «На призывный звон гитары» — и тихо то, что является главным — «выйди, милая моя». А как известно, серенада — это вызов любимой на свидание, главное — вызвать ее: «выйди!» — и Станиславский считал, что здесь композитор не помогает певцу.
Зинаида Сергеевна честно и добросовестно, я бы даже сказал, благоговейно относилась ко всем замечаниям брата. Вплоть до того, что в «Онегине» просила указывать именно указательным пальцем правой руки на словах «вы — бесчестный соблазнитель». Жила она одиноко в той же мансарде, что и я, в доме № 6 по Леонтьевскому переулку.
Алексеев
Владимир Сергеевич Алексеев был старшим братом Станиславского. Когда Алексеевы были маленькие, то Володя играл роль домашнего оркестра, иллюстрируя на рояле водевили, этюды и даже сцены из опер, разыгрываемые домашним театром. Культурный человек, знаток языков, он был другом Пуччини и перевёл на русский язык многие пуччиниевские оперы. Больше всего известны его переводы «Чио-Чио-сан» и «Богемы», причём «Чио-Чио-сан» до сих пор идёт в большинстве театров именно в переводе Алексеева. Не обошлось и без курьёза. Готовя перевод «Богемы», где роль Мими должны были играть две певицы, одной из них Владимир Сергеевич симпатизировал более, чем другой. У этой другой, Ольги Соболевской, слабым местом была буква «с», несколько шепелявая. И злые языки говорят, будто бы Алексеев нарочно сделал в одном месте такой текст, зная это уязвимое место Соболевской — в первом акте есть фраза, идущая в самом конце арии Мими: «Больше о себе сказать я не сумею. Ваша соседка просит извиненья за свой визит случайный». Как видите, здесь 15 шипящих звуков в одной фразе. Даже теперь, исполняя эту арию, певицы чаще всего поют совсем другой вариант текста.
В Театре Станиславского В. С. Алексеев был режиссёром опер «Богема», «Царская невеста», «Майская ночь» и других. Преподавал ритмику. Аккуратный, с биноклем в руках, он всегда присутствовал на своих спектаклях. Часто он подвергался шуткам со стороны актёров. Но человек незлобивый, он всегда охотно прощал эти шутки. Однажды в поезде во время гастрольной поездки Владимир Сергеевич готовился ко сну и разбирал постель, несколько выдвинувшись из купе в коридор. Проходящий мимо артист Тюремнов, думая, что это артист Степанов, который обычно ездил с Владимиром Сергеевичем в одном купе, щипнул его крепко сзади. Раздался тоненький писк «ай». Тюремнов был ни жив ни мёртв. Он стал извиняться, просить прощенья, а Владимир Сергеевич, почёсывая ущипленное место, говорил: «Ничего, голубчик». Алексеев был вегетарианец, не ел никакого мяса, кроме курицы, ежедневно пил за обедом сухое вино и умер на кровати, протянув руку за книгой.
Он был горд, когда сын Станиславского Игорь женился на графине Толстой. Бывший купец породнился с графами!
Румянцев
Павел Иванович Румянцев — актёр и режиссёр, один из любимых учеников Станиславского, надежда Оперной студии и кандидат в руководители театра после смерти Константина Сергеевича. Он был членом Правления, а с 1926 года и вплоть до начала войны — зав. труппой. Чего же не хватило Румянцеву для того, чтобы встать во главе театра? Пожалуй, творческой смелости. Работая со Станиславским над такими постановками, как «Пиковая дама», «Борис Годунов», «Кармен», «Риголетто», Румянцев, без сомнения, мог бы быть самостоятельным художественным руководителем спектаклей, если бы не та групповщина, которая, как, впрочем, и в любом театре, особенно усилилась после смерти отца-основателя. У нас фактически не было коллектива, любящего больше всего в искусстве идеи Станиславского. Все больше думали о том, кто будет главнее. И вот в театре разрастаются группировки. Одна — Румянцев, Гольдина, Воскресенский. Другая — Мельтцер, Туманов, Жуков.