В одну из ненастных ночей гитлеровцам удалось высадиться небольшой группой восточнее мыса Аркона. Бесшумно снять наших часовых они не смогли. Завязалась перестрелка, и им с потерями пришлось отступить. Пленные показали, что готовится крупная десантная операция с целью захвата продовольствия и боеприпасов. В следующую ночь побережье острова в районе предполагаемого десанта ощетинилось сотнями стволов орудий, самоходок, «Катюш».
Разгром был ужасающим. Все пространство от берега до стоящих на рейде кораблей, забитое шлюпками с десантом, было накрыто сплошным огненным ковром, искусно вышитым нашей артиллерией. Обошлось без стрелкового оружия. Горели, тонули, разворачивались корабли, шли ко дну сотни фашистских солдат, брошенных гитлеровскими адмиралами на верную гибель. И все это — спустя два месяца с того дня., как Германия стала жить мирной жизнью.
— Ну, теперь, кажется, все! — обвел нас взглядом Никандр Захарович.
Среди прибрежных камней, на волнах в полосе прибоя, далеко в море — следы недавнего боя. Последнего для нас в этой войне.
— Не жилось им… — с сердцем говорит Федя Руднев, наш комсорг. Это он о тех, чьи трупы сейчас носят и бьют о камни морские волны. О них и о фашистах вообще.
Нам хочется домой, на Родину. Мы честно и до конца выполнили свой долг перед ней.
А старички уже дома.
Полк наш — добровольческий. Казаков непризывного возраста было много. Их мы торжественно, с почестями и проводили несколько дней назад.
— Кто следующий? — Старший лейтенант обводит нас счастливым взглядом…
Комсорг задумался:
— Неужели вот так на этом и все? И никто из вас не вспомнит «долину смерти», севский поход? Неужели никто из нас не расскажет детям и внукам, как погиб, но не сдался фашистам эскадрон дальневосточников в Рождественском? Никто, кроме нас, не будет знать, как лейтенант Антонец, взбираясь на фашистские танки, гнул прикладом стволы их пулеметов? Неужели никто из нас не приедет на могилы наших ребят в лесах под Карачевом? Никто не расскажет, как брызнула кровь из груди лейтенанта Гаджиева, когда в нее впилась вражеская пуля? А Беседки, Померанский вал?.. И везде — наша кровь, частицы нашей жизни… История же это! И мы с вами ее делали!
— Верно говоришь, Федор. — Комвзвода подходит к нам. — Мы все понимаем. Вспомним, и не раз, эту войну. Да она и не уйдет от нас никогда. Это — до конца нашей жизни. Еще затоскуем друг о друге. Будем разыскивать да в гости звать. За чаркой не раз вспомним былое, споем фронтовые песни, помянем невернувшихся.
— А рассказать людям, знаешь ли, не у каждого получится, — обращается ко мне Лохов. — Да и видел каждый из нас десяток метров вправо и влево да немного вперед. А вот кто бы рассказал, как дрался весь наш добровольческий полк, да книгу написал!
Лохов переводит свой с хитринкой взгляд то на Руднева, то на меня. Федор почесывает затылок и не без удовольствия разглашает тайну:
— Было секретом, а тут чего уж… В общем, так: со Шпилевым мы давно в сговоре, да и Никандр Захарович в последнее время в курсе. Считайте — книга начата. Начал он ее, — Федя кладет мне руку на плечо, — еще в сорок третьем. Вот! — Он нащупывает на левой стороне груди моей гимнастерки прямоугольничек, где в пришитом изнутри кармашке мы обычно хранили комсомольские билеты. Прямоугольник был гораздо толще книжечки билета. — Тут — все, чем жил наш полк во время войны.
— Покажи…
Вынимаю плотно обернутую в клеенку стопку мельчайше исписанных листов.
У ребят вырывается вздох удивления.
— Так не разрешалось же!..
— И все там есть?
— Почти все — говорю.
— А ну, найди, когда переправлялись через Днепр?
Листаю. Нахожу.
— 21 октября 1943 года. Южнее Лоева:
— А-а, когда ранило Петракова?
— 29 июля 1943 года на берегу реки Лютая. Тогда еще Зорьку его тоже ранило.
— Точно!
— И про меня там есть?
— И про меня?
— Я очень всех вас люблю, ребята! Я просто не могу не рассказать о вас людям. Я покорен вашей честностью, смелостью, умом и бесстрашием, верной службой Родине. Пусть узнают все, как мы шли к Победе.
М. С. Шпилев.
Ее звали «Москва»
Мы непременно снова побываем в ваших краях, дорогие севчане. Вновь пройдем по памятным огневым рубежам от Доброводья и Гапоново на Севск, от Севска — до самой Десны. Постоим на тех самых высотках, где били фашистов яростной весной 1943 года, у обелисков, под которыми покоятся наши однополчане.