— Орки, фейри и Тёмные образовали Конфедерацию? — взвизгнула я и едва не заехала богу кулаком в челюсть от переизбытка эмоций. — Почему я узнаю последней? Ты не мог начать с этого наш разговор?
Кхашен снисходительно улыбнулся и потрепал мне волосы на макушке. Ага, как же, нервы он мне потрепал, вот что он натворил…
— Конфедераты, ёпрст! Линкольном себя возомнил? Ну-ну, будет тебе война, обожаемый мой, будет.
Бог рассмеялся, довольный моим негодованием, и растворился в воздухе, телепортировав без слов.
И только сейчас до сознания достучался один немаловажный вопрос — какой смысл Кхашену, Владыке Тёмных, помогать мне?
Есть что-то тёмное в этом плане обучить Джи, ох, чует моё сердце… Проблем потом не оберусь…
Темнота. Жар. Под ногами плывёт Флегетон. Не чувствую боли. Тартар.
Уши будто закладывает, и с каждым шагом слышать что-либо даётся всё хуже и хуже.
Вдруг сквозь толщу тишины прорывается голос.
Плач. Всхлипы. Обещание.
Крик.
Шёпот. Просьба. Приказ.
И вновь крик переходит в рыдания.
Дёргаюсь. Останавливаюсь. Быть этого не может!
Насколько сильно хочет она достучаться до меня, что Тартар слушается её и… начинает медленно сводить меня с ума?
Бедная, маленькая. Ненормальная. Как ты не поймёшь, что на мне можно поставить крест?
Усилием воли заставляю себя прекратить жадно вслушиваться в хрипы такого родного голоса и делаю шаг вперёд — невыносимо долгий, притупляющий сознание.
И огненная вода Флегетона вновь обступает ступни, голос стихает.
Тартар. Не чувствую боли. Под ногами плывёт Флегетон. Жар. Темнота.
Теперь уже навсегда.
Илзиэль Аррен Эллонд.
Куда идти, когда впереди темнота?
Куда бежать, когда под ногами пусто?
Куда плестись, когда цель потеряна?
Я, в последнее время и так не отличавшаяся хорошим настроением, впала в депрессию окончательно.
Да, я вернула себе магию.
С оговоркой — почти.
Да, я открестилась от трона Алмодрая.
С поправкой — только на время военного положения.
Да, я стала Колдуньей.
Но чего это стоило…
Я не разрешала родственникам жалеть себя, потому что знала — пожалеют, и Лиза расплачется окончательно. Хоть и позволяла себе такую роскошь, позволяла себе побыть слабой (когда никто не видит).
На людях продолжала улыбаться, но такие, как Тарье, Клэри, Джейн понимали, что внутри меня сейчас только чёрная дыра.
Рубцы на душе, сшитой иголкой-"цыганкой" и толстыми, серыми от грязи, нитками.
Раны, сочащиеся сукровицей и гноем.
Мерзость.
Когда-нибудь они заживут, оставив после себя больные шрамы. Из той когорты, что лишь при прикосновении открываются и кровоточат.
Когда-нибудь.
Через сколько времени это произойдёт? Спустя десять, двадцать лет? Или же как только стукнет за третью сотню?
Я никогда не смирюсь с гибелью ден Асмира.
Потому, что я виновата.
Кругом.
Если бы не мои ошибки, он был бы жив.
Счастлив…
Спокоен…
Не тронут…
К кому податься? Кому продать душу?
С глади зеркала на меня неожиданно взглянула худая, побелевшая, с глазами цвета морской волны и рыжими волнистыми волосами, девушка. Её очи лихорадочно блестели, нижняя губа оказалась безнадёжно прокушена до крови.
Она была до жути похожа…
…на меня.
— Мы играем по-крупному, — шепнула она мне, чуть наклоняясь вперёд. — Всегда, Лиза. Этот мир — мрачен. Почти бессмертен. Кровожаден. Он любит чужую боль, чужую тоску. Чужие жертвы. Без них в этом мире — никак. Единственное спасение в этом мире — пожертвовать. Так чем готова пожертвовать ты, молодая Мгла, чтобы спасти его?
Девушка пытливо рассматривала моё лицо.
— Ты идёшь на Авалон. Не к Карле. — Девица улыбнулась, немного обнажая острые белые клыки. — …Ты идёшь ко мне…
От осознания, кто это, я отшатнулась к противоположной стене. Я часто дышала.