И вдруг сейчас, стоя под куполом, я ощутила восторг, ликование, веселье и еще что-то непонятное, описать его словами невозможно. Словно сейчас первое января, взрослые спят, а маленькая Грушенька на цыпочках крадется в гостиную, где стоит большая елка, а под ней лежат подарки. Я не знаю, что в коробках, сейчас начну открывать их…
Как долго Агриппина провела время под куполом? Не знаю. Через какое-то время с ощущением, что люблю всех, а все любят меня, я пошла к выходу.
– Подожди-ка, – окликнула меня старушка.
Я приблизилась к ней.
– Тебя как зовут? – осведомилась бабушка.
– Агриппина, – ответила я.
– Елена Ивановна, – улыбнулась собеседница. – Лучше стало?
Я закивала и невесть почему уточнила:
– Настроение замечательное.
– Вот и приходи почаще за хорошим настроением, – продолжила бабуся, – всегда здесь по воскресеньям стою. Только платочек повяжи и поблагодари перед сном Господа и Матушку Богородицу. Сегодня точно подарки от них получишь. Вот увидишь!
Я вышла из Храма с ощущением радости, сделала несколько шагов по направлению к нужному дому и замерла. Справа грохотало шоссе, слева гремел рельсами трамвай, по тротуару туда-сюда сновали люди… Ну почему здесь так шумно? Отчего раньше весь этот гам не слышала?
Подруга мамы вместе с шубкой неожиданно отдала еще гору почти новых детских вещей. В булочной на проспекте, где Грушенька всегда покупала хлеб, продавщица спросила:
– Сегодня два ситника приехали помятыми, их положено на хлебозавод вернуть. Но они хорошие, свежие, просто горячими в лоток запихнули, поэтому скособочились чуток. Возьмешь оба за десять копеек?
– Конечно, – обрадовалась я.
В молочной, где я тоже являлась постоянной покупательницей, мне взвесили сто двадцать граммов масла.
– Пожалуйста, отрежьте ровно, – попросила я, – денег впритык, еще хотела немного российского сыра купить.
Торговка посмотрела на меня, завернула покупку в пергаментную бумагу со словами:
– Здесь как заказывали.
Потом она отрезала сыр, бросила его на весы, стрелка замерла на цифре «сто».
– Глаз-алмаз, – засмеялась женщина, потом положила на кусок еще один ломтик и подмигнула мне.
– Там больше, – шепнула я.
– Не придумывай, – перешла с покупательницей на «ты» торговка, – ступай домой!
С двумя ситниками, маслом, сыром, шубкой и горой вещей я, счастливая до невозможности, примчалась домой. И через час к нам пришла тетя Таня, соседка из другого подъезда.
– Грушенька, – сказала она, – ты ведь гуляешь со своим ребеночком?
– Да, – подтвердила я, – в нашем дворе, в садике. Аркаша потом всю ночь спокойно спит. У меня служба сменами, три дня в неделю еще и утром мальчика вывожу.
– У моей Лены девочка одного возраста с твоим котиком любимым, – продолжила Татьяна Николаевна, – я сутками на работе, помочь дочке не могу. Сумеешь за двумя детьми последить? Ну какая тебе разница? Одну коляску покачать или обе? Не бесплатно помочь прошу, за десять рублей в месяц.
От счастья я чуть не заплакала, потом все же решила уточнить цифру гонорара, мне она показалась огромной.
– Десять рублей, – повторила тетя Таня, – ну как?
У меня пропал голос от радости, но соседка иначе интерпретировала мое молчание.
– Двенадцать, – со вздохом набавила она.
Я испугалась, что она передумает, и быстро-быстро закивала. Килограмм колбаски тогда в зависимости от ее сорта стоил от двух рублей двадцати копеек до двух целковых девяносто. Имелась еще языковая, за нее следовало отдать три рубля с копейками. Масло – три шестьдесят, пакет молока – шестнадцать копеек, проезд в метро – пять. Двенадцать рублей для меня огромная сумма. Грушенька и предположить не могла, что ей за сидение во дворе дадут столько денег.
То воскресенье мне навсегда запомнилось как день радости и неожиданных подарков. Вероятно, многим из вас лишний кусочек сыра и малая толика масла, прибавленная к ста граммам, два помятых ситника вместо одного красивого покажутся сущей ерундой, о которой следовало забыть сразу. Но тот, кто жил или живет сейчас на крошечные деньги, хорошо меня поймет.