Законоучители казённых учебных заведений разве теряют что-нибудь в своём пастырском достоинстве, состоя на казённом жалованье? Отношения их к ученикам разве были бы лучше, если б они жили поборами с учеников?
По нашему разумению, возражение о чиновничестве — возражение бессодержательное.
XXV.
Во внутреннем обозрении одного из лучших и уважаемых литературных журналов, недавно были помещены рассуждения о духовенстве. Мы прочли их и приняли было только к сведению; но в одной газете нам попался, потом, такой о них отзыв: «вполне здравые мнения по этому предмету (об улучшении быта духовенства) высказаны во внутреннем обозрении»...
Коль скоро печать обращает внимание общества на помянутую статью, называет выраженные там мысли «вполне здравыми» и тем желает привлечь внимание общества, то мы не можем оставить статьи этой без ответа.
«В обозрении» говорится: «Все чувствуют, что положение духовенства ненормальное, мало того, ненормальное, — развращающее».
Положение «развращающее»! Но единственно, в чём можно укорить некоторых из нас, и то только некоторых, — это нетрезвость. Но другие сословия, — любое, пьют разве меньше? Мы не витаем где-нибудь на облаках, и живём в том же мірском омуте, где живут и все, переполненном всевозможными пороками; а «прикасаяйся смоле», и всякий, самый чистый «очернится». Не даром же ревнители спасения уходили в пустыни. Самую нетрезвость нашу, поэтому, нельзя ставить нам укором. Ведь вы же ставите нам вино и закуску, когда мы бываем в домах ваших для молитвословий, пьёте сами и просите пить нас! Зачем этот соблазн? Ведь вас же нужно угощать, поить, кормить и кланяться, когда заставляет нас крайность вымаливать у вас что-нибудь?! Крестьяне, в этом случае, справедливее: мне не раз приводилось производить следствия о нетрезвости кого-нибудь из причта. Спрашиваешь крестьян: трезво ли ведёт себя известный член причта? Мне почти всегда отвечают, что «пьян бывает не редко; но ведь мы же поим его, с нами же пьёт он; как его винить в этом?» В людях интеллигентных кутежа бывает не меньше, чем пьянства у мужика, и кутежи не в пример размашистей. Люди образованные бывают рады, если в компанию к ним угодит священник, готовы залить его и вином, и водкой; но за то этот несчастный священник надолго будет служить предметом самых злых насмешек, не обращая и внимания на те безобразия, каким предавались они сами, в часы разгула.
«Все говорят: надобно поднять уважение к духовенству в народе и в обществе, надобно заставить духовенство заботиться об этом».
Мне очень хорошо известен один приход такого рода: приход большой, не бедный и состоящий из множества деревень. Недавно поступил туда священник, вдовый и имеющий четверых детей. Во всём селе он не мог найти себе ни одной крестьянской избы для квартиры. Несколько недель колотился он в церковной сторожке и, наконец, одни мужичонышко сдал ему, по 3 руб. в месяц, свою избёнку, а сам ушёл в город. Однажды, ныне летом, я проезжал чрез это село; священник узнал, что какой-то священник остановился на постоялом дворе, пришёл ко мне и попросил к себе на стакан чаю; оказалось, что мы были знакомы. Он рад был случаю отвести душу, на несколько минут, с посторонним человеком и, притом, знакомым и со своим собратом. Идём: избёночка за селом, над берегом речки, маленькая, низенькая, гнилая, покосившаяся, полураскрытая, с двумя крохотными тусклыми оконцами, с большой глинобитной печью, пол из коротеньких горбылей, наброшенных кое-как; ни сеней, ни амбара, ни погреба, ни чулана, — нет ровно ничего. Священник на его бо́льшее горе, высокого роста. Он не может даже встать во весь рост и сделать пять шагов от одной стены до другой. Спит с детьми на полу; кухарки по тесноте, не держит. Кушанье готовит себе сам, при помощи детей-мальчиков; изредка только помогает ему соседка-старуха. Жизнь этого несчастного священника такова, что я не вынес бы и трёх дней такой жизни и заболел бы непременно. Что это за помещение, — так это невыносимо!
В приходе его есть дворяне-землевладельцы. Один из них имеет 1000 дес. земли и до 200000 руб. в банках; другой имеет тысяч шесть дес. земли и 250000 руб. в банках; один помещик имеет 500 дес. земли, прочие около этого. Все дворяне эти лично мне очень коротко знакомы. У всех их я бывал в домах, а у некоторых по нескольку раз.
Сколько раз священник просил прихожан своих, и помещиков и крестьян, дать ему сносную квартиру или построить общественный дом; сколько кланялся, просил со слезами; сколько пропоил мужикам водки, — всё напрасно. Наконец, старшина сжалился, собрал сход и на сходе положили построить общественный дом для квартиры священникам; написали приговор и стали подписываться. Но в это время, откуда ни возьмись, приезжает в волостное правление один из крупных землевладельцев, прихожанин его (имеющий 200000 руб. в банка), Н. И. З., служивший когда-то чиновником особых поручений при Муравьёве в Вильно, и которого сам Михаил Николаевич удалил за жестокое обращение с поляками и, в особенности, с ксензами, — вбегает и начинает кричать и доказывать, что строить дом попу не нужно; что попы дерут и с живого и с мёртвого; что пусть он живёт где знает; что крестьяне и без того бедны и пр. и пр. Что сельские крестьяне не должны давать ему под дом и места, если б он вздумал строить свой или на церковные средства; так как земля принадлежит одним крестьянам сельским, а поп для всего прихода8. Мужики сперва призадумались, а потом видят, что барин старается о них же, подняли шум, ссору, — и порешили: не давать попу ничего, и, под диктовку Н. И. З., написали приговор, «чтобы священник не смел строить дом и на церковные деньги, если б он вздумал строить, так как деньги, в церкви, они дают Богу, а не на дома попам». Несчастный священник зарыдал на сходе и пошёл домой, не помня себя.
Пусть же кто-нибудь потрудится поднять уважение к духовенству в Н. И. З. Если с ним не сладил и сам Михаил Николаевич и вынужден был удалить его от себя, то священник-то что поделает с таким господином? А это случай не единственный. Я сам пил эту горькую чашу, если изволите припомнить начало настоящих моих записок. Не думайте, чтоб священник был и «туп, и глуп, и безнравствен», — нет, как честный человек говорю: священник человек умный, трезвый и прекроткого характера. И я не басни рассказываю, а говорю факт, совершившийся в 1880 году.
Священник подал прошение в консисторию, прося её содействия в обеспечении его квартирою. Консистория сама не имеет никаких средств к побуждению прихожан и потому предписала священнику, чрез благочинного: «усугубить убеждения прихожанам к отводу квартиры или постройке общественного дома». Чрез месяц священник донёс благочинному, тот консистории, что он много раз просил прихожан своих об отводе ему квартиры и постройке дома, но те не делают ни того, ни другого. Консистория отнеслась за содействием в губернское правление, то предписало полицейскому правлению, это — становому приставу. Приехал пристав, созвал человек 20 мужиков и те от имени всего прихода дали новый приговор, что ни квартиры, ни дома они дать не могут. Так дело и кануло; так бывает у нас всегда и всюду. Недавно я видел этого священника. Жаль взглянуть на этого несчастного, убитого вдовством, нуждой и наглостью!... Он уже положил ни одного из трёх сыновей своих не пускать в духовное звание.
Вскоре после описанного (18 ав. 1880 г.) я увиделся в вокзале ж. д. с самым крупным землевладельцем этого села и говорю ему: «Смилуйтесь, добрый N. N., над своим священником, окажите ему какую-нибудь помощь. Вы посмотрите, какую нужду терпит этот несчастный!»
— Вы знаете, что я постоянно живу в Москве. В это имение я приезжаю всего месяца на два летом. Пусть помогают ему Н. И. З. и другие; они живут постоянно в имениях, и, не бойсь, тоже, чай и Богу молятся. Это дело их.
— В вас вся сила. Начните, за вами и Н. И. З. и другие что-нибудь дадут. Что стоит для вас дать 50 руб. на постройку дома! То же, что для меня 5 коп.!
— А 50-ю вы шутите?
— Вы не шутя и дайте.
— Я здесь не живу, я не прихожанин. Как только детей поместил в военную гимназию, — я переселился в Москву. Помогать попам, — дело прихода.