Наш поезд пока не подавал никаких сигналов, свидетельствующих о скором отправлении.
– Продолжайте, – велел знаменитый сыщик.
Я понимал, что он надеется выведать какую-нибудь информацию касательно Мориарти, благодаря которой получит преимущество над профессором и его организацией.
– Речь о моем сыне, – сказал Морган. – Юном Джеймсе, или Джейми, как мы его называем. Я не хочу для него такой жизни. Ведь мне известно, сколько крови пролито за каждый шиллинг, который я заработал. Мне приходится дрожать от любого стука в дверь или при виде констебля, идущего в мою сторону по улице.
– И чем я могу помочь? – спросил Холмс.
– Джейми сейчас шестнадцать, – произнес Морган. – Он достаточно взрослый, чтобы начать задумываться, что ему делать со своей жизнью. Подручные профессора уже предлагали привлечь Джейми к нашим делам: будто бы пришло его время стать частью клана. Для начала они хотели поручить ему самые простые задания, например, передать деньги и документы или постоять на стреме. Но я не желаю такой участи для него. Он слишком талантлив. Мне хочется, чтобы он избрал другой путь. Если сын найдет себя, то я его отпущу и позволю не идти по моим стопам.
– Талантлив, говорите? А о каком таланте идет речь?
Морган вытащил из-под полы пальто пачку сложенных листов:
– Вот, сэр.
Он развернул листы, и оказалось, что это рисунки, выполненные чернилами. Холмс просмотрел их, передавая мне один за другим. Наброски, конечно, были любительскими, но явно демонстрировали мастерство художника. Картинки изображали обыденные сценки уличной жизни: лошадь с повозкой, разносчик газет, зеленщик, продающий свой товар. А рисунок руки, держащей цветок, получился не хуже, чем у Дюрера[5]. Листы были сильно помяты по краям, поскольку их много раз передавали из рук в руки и рассматривали. Морган пояснил:
– Это только те, которые я ношу с собой. У Джейми полно набросков, он их рисует в два счета. Словно бы рука сама двигается. Причем он может работать как карандашом, так и углем и красками. Дома у нас есть по-настоящему красивые картины.
Холмс сложил листы стопкой и протянул обратно Моргану, который сунул их во внутренний карман пальто.
– Если это, по вашему мнению, заурядные работы, а дома вы храните «по-настоящему красивые», тогда у вашего сына и впрямь исключительный талант. Но при чем тут я?
Морган подошел еще ближе и заговорил взволнованным голосом:
– Я не знаю никого, кто мог бы помочь Джейми. Даже попросить некого. Вы правы насчет моей работы. Профессор отправляет меня разбираться с лавочниками и с теми, кто не хочет связываться с ребятами с Ист-Энда. Я понятия не имею, где мой сын сможет получить достойное образование и обратить на себя то внимание, которого он заслуживает. На меня начинают давить, постоянно требуют привлечь Джейми к делам профессора. Но он способен на большее, я знаю. Помню, как начинал я сам, – с тех же поручений, что сейчас хотят дать Джейми. Оглянуться не успеешь, как уже катишься по наклонной, а потом уже и сам начинаешь верить, что ты от природы дурной человек и обратной дороги нет. Не знаю, как я закончу свои дни, но понимаю, что ничего хорошего впереди нет. Я уже опоздал. Если мне повезет, то просто буду мотать срок, хотя, вполне возможно, меня заставят совершить нечто такое, за что светит виселица. Но только не Джейми! Я не позволю!
Мы услышали, как изменился гул толпы по ту сторону багажного вагона. Двери поезда начали открываться и закрываться, что говорило о скором отправлении. Холмс порылся в карманах жилета и достал свою карточку. На обороте он написал имя и адрес и протянул ее Моргану:
– Вот как связаться с сэром Уильямом де Виллем. Если будете передавать ему записку, то упомяните мою фамилию и покажите что-нибудь из работ Джейми. Уверен, сэр Уильям очень заинтересуется. Он уже взял под свое крыло несколько молодых художников, причем из разных социальных слоев, поскольку его интересует лишь развитие искусства. Я оказал ему небольшую услугу, когда вернул украденные картины, так что он у меня в долгу[6].
6
Здесь и далее автор наряду с каноническими сюжетами упоминает и вымышленные дела из практики Шерлока Холмса.