Физрук. Не-е. С каким-то профессором повздорил. И – на принцип! В учителя! Потом женился – развёлся, опять женился. С Агнессой нашей крутил. Что за человек? Не понимаю. Не люблю непостоянных. Я за ответственность. Уж если что решил – иди до конца! Вот вы, Леночка Николаевна, на лыжах умеете кататься? Нет? Вот выпадет снег – учиться будем. И задачей номер один станет умение пройти по длинной лыжне. От и до. А это пять километров! Лыжню я всегда сам прокладываю. Хорошая лыжня будет, просто песня!
В учительскую входит директор. Звонок. Физрук, насвыстывая, уходит.
Директор. Елена Николаевна, у нас ЧП.
Елена Николаевна (в зал). История третья. «Преступление ученика Маруськина».
Директор. Вы в восьмых ведёте музыку. Что вы вчера сказали Маруськину, что он ушел с уроков и второй день не появляется в школе?
Елена Николаевна. Ничего такого я ему не говорила. Предложила поберечь голосовые связки, и все.
Директор. Чем он болеет?
Елена Николаевна. Не знаю.
Директор. Но он сообщил ребятам в классе, что вы сказали ему, что у него заразная болезнь.
Елена Николаевна. Болезнь?! Воспаление хитрости у него! (В зал). Вчера на уроке музыки он так хрипел, что я попросила его поберечь голосовые связки. Наверное, у него мутация уже. (Встаёт на середину комнаты). Тотчас же я отправилась к Маруськиным. Они жили далеко, на самом краю села. Палки-канавки, канавки-палки, уф! Но дом маруськинский нашла. (Плотоядно улыбается). Стучать мне не пришлось. Сразу при моем появлении около стен Маруськинской крепости, в ее самом большом окне показался счастливый Саша и приветливо помахал мне рукой. (Машет рукой). Отчитывать я принялась его тотчас же, без всяких «здравствуйте», едва распахнулись ворота. (Изображает ученика). « Не заразно? Не болезнь? Оно и к лучшему! Мне болезни ни к чему. Да вы пройдите в дом, так ругаться сподручнее, в тепле ж как-никак». Я: «Чтобы завтра был в школе!» Саша лихо козырнул и приставил руку к голове. «К пустой голове руку не прикладывают!» – говорю. (Изображает ученика). «И откуда ж вы все знаете? И про армию, и про мутации? А то зашли б в дом, еще чего другого рассказали бы?» Я развернулась и гордо ушла! А он улыба-а-ется. Ничуть не боится меня!
Директор. (В зал). Потом устроила в восьмом классе самостоятельную работу. (Потрясая указательным пальцем). По музыке!
Елена Николаевна. (Директору). Что ж мне, по военному делу самостоятельную устраивать? (В зал). Мелом на доске написала вопросы. Ребята писали ответы. Маруськин кусал губы и пытался вступить со мной в диалог: (Изображает в лицах). « Петь не будем?» Я ему – кулак. (Трясёт кулаком). « Понял, понял». Минута прошла спокойно. « А оценки пойдут в журнал?» А я: «И повлияют на четвертную оценку!» (Басом).» Правда?» «Еще. Одно. Слово». (Басом). « Усек!» И тут его голос дал петуха. Восьмой класс дружно грохнул. (Пищит). « Что со мной?» А отличница Мельникова: «Представляется». А Саша натурально растерялся. Я объясняю: «Мутация! Ломка голоса. Это бывает у мальчиков в переходном возрасте». У Саши увлажнились глаза. Я успокаиваю его: «Пройдёт». Но он от неожиданности никак не мог прийти в себя. Говорю ему: «Саша, иди домой.». Долговязый Маруськин поплелся. «Я приду к тебе домой, Саша, и дам возможность исправить будущую «музыкальную» тройку в четверти». (Едко). Восьмиклассники захихикали. (Хрипло). «А когда придете? Сегодня вечером у нас семейное мероприятие». Восьмиклассники захихикали погромче. « Приду рано утром,». Саша: « А! В шесть утра, стало быть?» «В пять!»
Елена Николаевна важно расхаживает по учительской. Затемнение. Освещается лишь один край сцены. Елена Николаевна направляется именно туда.
В пять утра (пауза) я стояла возле Маруськинского особняка и собиралась брать его штурмом. Стучу – и тишина. Ничего, еще раз постучу. Себя я несказанно уважала в эту минуту. Встать в пять утра ради одной-единственной самостоятельной работы? Где, где скульптор? Надо срочно заказать памятник.
Бас. Кто здеся? Щас тебе поминки устрою. Кого надо?
На сцену выходит папаша Маруськин, здоровенный мужик в шапке и семейный трусах, в валенках на босу ногу.
Елена Николаевна. Здравствуйте. Я Сашина учительница, пришла заниматься.
Отец Маруськин. О, господи!
Знаком приказал ей следовать за ним.
Елена Николаевна (в зал). В темном коридоре я натолкнулась на большую пушистую собаку, почему-то даже не пытающуюся лаять. Я её ласково погладила, и пёс в ответ дружелюбно лизнул мне руку.
Отец Маруськин. Сашка-а!
Он скрылся в комнате, и оттуда слышалось частое сопение. Показывается рослый подросток в майке и семейных трусах, Саша Маруськин собственной персоной.
Саша. Чего ты, батя?
Отец Маруськин. Одевайся, пострел. К тебе тут баба какая-то пришла.
Саша. Проспись, батя!
Отец Маруськин. Как с отцом разговариваешь?! Вставай, говорю. А я пока печь затоплю.
Саша прошаркал в прихожую и включил свет.
Саша. О, господи! Что же вам не спится?
Елена Николаевна. Я обещала. Не стой в трусах, все-таки женщина перед тобой, это неприлично. Оденься и садись писать самостоятельную работу.
Саша. За что мне такое наказанье?
Ушёл в комнату и вернулся с наброшенной на плечи телогрейке, спортивных штанах с портфелем в руке.
Саша. Тетрадь доставать?
Елена Николаевна. Доставай.
Саша. А если нет тетради, на листке писать можно?
Елена Николаевна. Можно.
Саша. А если листка нет?
Елена Николаевна. Знаешь что?!
Саша. Все, все. Понял. Не дурак ведь!
Саша уселся на табурет, положил себе на колени портфель и на портфеле растянул тетрадь.
Елена Николаевна. Готов? Ну и ладушки. Итак. На повестке сегодняшнего утра – жизнь и творчество Сергея Прокофьева. Пиши все, что знаешь.
Саша. А…
Елена Николаевна. А если не знаешь, не пиши.
Саша. А…
Елена Николаевна. В журнал единицу поставлю.
Саша. А можно я спрошу?
Елена Николаевна. Валяй. Ой! Конечно, спрашивай.
Саша. Прокофьев – это тот, который после концерта кланялся?
Елена Николаевна. Чего?
Саша. Ну, тот, который сочинил свой первый концерт для пианины с оркестром, а концерт этот музыкальным тузам не понравился. Неправильная музыка. Парень играл, старался, а все уходили потихоньку из зала. Вот гады! После даже не похлопали. А он – гордо так – вышел на край сцены, во фраке, красивый (зараза) и низко поклонился.
Елена Николаевна. М-да. В общем, так все и было.
Саша. А! Попал! Сдал. Рассказал ведь. Зачем писать теперь, бумагу переводить?
Елена Николаевна. И это все, что ты знаешь о Прокофьеве?
Саша. Нет! Он же, это, ну, как его…
Елена Николаевна. Новатор.
Саша. Точно! Написал, это, балет такой классный… э-э-э…
Елена Николаевна. «Ромео и Джульетта».
Саша. Точно! И у Чайковского Прокофьев там, это, слямзил что-то.
Елена Николаевна. Ничего он у Чайковского не лямзил.
Саша. Лямзил! Вы сами говорили.
Елена Николаевна. Я?! Когда?
Саша. В октябре еще.
Елена Николаевна. Ты что-то путаешь, Саша.
Саша. Ничего я не путаю. Вы говорили, что… Что-то вы такое интересное говорили. А! Прокофьев детские подарки спер.
Елена Николаевна. Да?
Саша. Слово пацана!
Елена Николаевна. А Чайковский здесь при чем?
Саша. А он раньше их стырил. Затем уже Прокофьев ободрал Чайковского.
Елена Николаевна. Да с чего ты взял?
Саша. Вы говорили.
Елена Николаевна. Не могла я такого сказать! Я сама в первый раз от тебя подобный бред слышу.
Саша. Вот врете, а потом забываете.
Елена Николаевна. Подбирай выражения!
Саша Маруськин резко встаёт, тянется к столу, пытаясь взять зазывно стоящий стакан с молоком, и невзначай опрокидывает его на свою учительницу. Вскакивает, хватает первую попавшуюся тряпку и пытается стереть пятно.
Саша. Ой-й… Молоком вас залил… Как это я так? Я работать пойду… в это… на звероферму… и новую кофту вам куплю!
Елена Николаевна. Пустяки! Этой кофте сто лет в обед. Я её давно выбросить хотела. (Смеётся). Никогда, запомни, никогда не расстраивайся из-за всякой ерунды. (Подмигивает Саше). «Пустяки, дело-то житейское!