Тихон сел за свой обычный столик у окна. Свет в зале горел вполнакала. Официанты опустили шторы. В зал ввалилась шумная компания. Пьяный офицер обнимал сразу двух барышень, целовал их по очереди и искал место, куда бы их усадить.
На подмостках рассаживались семь музыкантов, среди них — две девушки. Восьмого, как отметил про себя Столицын, не было.
Вскоре на эстраду вышла Зося в вечернем темном бархатном платье. Конферансье объявил романс «Безумно вас люблю».
Началось представление. Зося пела удивительно. Тихон с удовольствием слушал ее, в то же время думал, кого же из пятерых мужчин-оркестрантов Николай видел в лесу? Вертлявого барабанщика, одетого в широченные синие брюки, потоптанные ботинки с черными гетрами? Он похож не на злодея, а на козла. Сходство увеличивала пепельная борода. Такой не пойдет на разбой. Он, видимо, отец большого семейства. Бьет себе в широкий, обтянутый кожей, цилиндр, зарабатывает на хлеб детишкам.
Барабанщик, словно почувствовал на себе чужой взгляд, сбился с такта, часто и дробно застучал, за что и получил толчок кларнетиста, развязного малого, лет двадцати, в кумачовой сатиновой рубахе, упитанного, с дерзким взглядом. Его свеженачищенные сапоги словно горели от блеска. Такой мог быть с бандитами, — решил Тихон. Ну, а второй — конферансье, о нем говорил Николай. После исполнения каждого номера он показывался из-за портьеры. Острые глаза ощупывали посетителей. Он занимал публику, между номерами, плоскими шутками. Этот крючконосый похож на разбойника. Николай про него говорил: «Он держит всю публику в поле зрения. Мог сгореть в лесу». Выходит, уцелел. Однако брови опалены, значит огонька и ему досталось.
Снова вышла Зося. Сегодня она пела с подъемом, да и выглядела обворожительно. Тихону она нравилась все больше и больше.
Народу набралось много: горожане пришли посмотреть наряженную елку, пообщаться со знакомыми, послушать певицу.
Вышел из кухни в зал старший официант Леонид Осоков, стал помогать другим. Выглядел он озабоченным, обремененным служебными делами человеком. Длинный черный фрак сидел на нем безукоризненно. Леонид взял у девочки-подростка Насти (о ней Тихону рассказывал Николай) медный поднос и передал на кухню. Цепким, пристальным взглядом несколько раз окинул зал. Через два столика от Тихона сидела сухощавая управляющая и пышущая полнотой распорядительница гостиницы. Леонид подошел к ним. Нагнувшись над столом, принял заказ и тут же вырос перед Столицыным с блокнотиком в руке и карандашиком на серебряной цепочке. Весь — внимание.
— Заказывать будете? — подчеркнуто бесстрастно и сухо спросил он.
— Холодец, картошка. Только получше поджарьте, и чай.
— Холодец, простите, не поджариваем…
— Вы, любезный, не в духе? — остро глянул на него Тихон.
Официант смутился, забормотал:
— Прошу покорнейше прощения… Картофель поджарим, не беспокойтесь. Сырым не подаем. Иначе бы нам давно дали отставку.
Официант поклонился. Тихон подумал: «Чем обусловлена такая, мягко говоря, развязность? Хам-то он, конечно, хам, да и подонок, но все же лакей, которому полагалось бы лебезить перед солидным клиентом, а не делать замечания…»
Слезкин-старший тяжело передвигался за буфетной стойкой. Молодые люди сидели на высоких скамеечках с круглыми сиденьями у самой стойки и пили из узких бокалов пиво.
Сойдя с эстрады, сели за столик и оркестранты — поужинать. Зося прошла к буфету. Что-то шепнула Слезкину, указывая глазами на Тихона. Хозяин тотчас приплелся к Тихону.
— Глубочайшее наше вам извинение. Просим в отдельный номер, — вполголоса, чрезвычайно любезно промолвил Слезкин, утирая платком лоб и слезящиеся глаза.
— У меня уже здесь взяли заказ.
Тихон соображал, почему вдруг такое почтение.
— Туда и принесут, — настаивал уважительно Слезкин-старший. «Зосина работа, — догадался Столицын. — Приглашением надо воспользоваться», — и последовал за хозяином.
Тот отогнул угол портьеры.
— Проходите, господин хороший. Не обижайте. Вам подадут сюда. Салатик из крабов найдем. О! А то — все в общем зале. Огорчаете! Всегда найдем вам получше место, закуску, — Слезкин удалился. Через несколько минут вернулся. Приложил руку к груди: — Просим прощения, но… наша прелестная Зося не стеснит вас? Не помешает?
— Очень рад, — Тихон встал навстречу вошедшей.
— Увы, другого места не нашлось, все занято… — объяснила свое вторжение Зося. — Не беспокойтесь, я выпью кофе и уйду.
— На ночь — кофе?
— Спать еще не скоро, — скороговоркой ответила Зося.
— Вы чудесно поете, — Тихон подвинул стул девушке.