«Чахоточный, — решил окончательно Васильев, — и дурак. Эх, не надо было ему верить! Надо было сразу в милицию- и на обыск».
— Может, и вы, хозяюшка, — говорил Розенберг, — пожелаете сотенку-другую вложить? Что же, мы не возражаем. Не нуждаемся, но и не возражаем. Просторы для дела неограниченны. Петрограду женское белье нужно позарез.
Он замолчал, взял кусочек сахару и, вытянув губы трубочкой, потянул из блюдечка чай.
«Дурак, — еще раз уныло подумал Васильев. — Эх, завалил дело!»
— Это, я понимаю, деловой разговор? — спросила хозяйка, не поднимая век.
— Правильно понимаете, — торжествуя, сказал Розенберг.
— А вы извините, господин хороший, — сказала хозяйка, — зачем вам всю эту роскошь в Тешимле шить? Ну, рабочие руки здесь дешевле, это вы правы, так ведь таких мест по России тысяча, рабочие руки нынче всюду дешевы. Чем же это наш поселок так выделился, что вы на него внимание обратили?
Розенберг молчал. Он, кажется, растерялся. По-видимому, продумывая на жесткой вагонной койке всю операцию, этого простого вопроса он не предусмотрел.
— Сейчас вам отвечу, — сказал он. И начал с шумом втягивать в рот чай.
— Видите ли, — сказал Васильев, пользуясь паузой, — товарищ моего отца… — Он торопливо сочинял историю о содержателе вагона-ресторана, который имел дело с содержателем буфета на станции Тешимля (вывеска этого буфета попалась ему на глаза и запомнилась).
Но Розенберг считал, что дело ведет он.
— Киврин, — закричал он торопливо, перебив Васильева, — Станислав Адамович, вы его знаете?
— Будто слышала, — равнодушно сказала хозяйка, не поднимая век. — Он, кажется, на нашей женат, из Тешимли.
— Правильно, — сказал Розенберг. — Так вот, мы с ним по охтинскому рынку знакомы, и он присоветовал.
— Минуточку, — сказала хозяйка, — простите, господа хорошие, хозяйственные дела. — Она повернулась к половому, который снова дремал, прислонившись к стене. — Вася, — сказала она, — погляди, не приехали ли Иваньковские за деньгами.
Сонная фигура враз скинула сон и страшно оживилась. Вася кинулся к двери и даже подпрыгнул у порога, не по необходимости, а только от одной живости. Энергия его переполняла. Он так быстро выбежал и вбежал обратно, что казалось, будто он вовсе и не выбегал. Появившись снова в дверях, он взмахнул своим грязным фартуком, что было уже совсем не нужно, и сказал: «Ожидают-с». И сразу снова задремал, прислонившись к стене.
— Простите, дорогие гости, — сказала хозяйка каменным голосом, вставая и опустив еще ниже веки, так что глаз ее совсем не стало видно, — угощайтесь. Если что понадобится, Васе прикажите, а я расчетец один произведу и вернусь.
Она выплыла в дверь и плавно закрыла ее за собой.
Дело шло к вечеру. На постоялом дворе было пусто. Следует помнить, что водку в то время государство не производило и продажа ее была строго запрещена. Где-то, видно, она все же производилась кустарным образом и продавалась, судя по тому, что сквозь пыльные, плотно закрытые окошки с улицы доносилось нестройное пение, очевидно, вдребезги пьяного хора. Постоялый двор был на виду у начальства, часто, наверно, проверялся, и обычные посетители постоялого двора, привязав лошадей к коновязям, оставляли их под присмотром старика сторожа, сидевшего у ворот, и уходили гулять в какие-то тайные, не известные милиции места.
Итак, в комнате, или в зале, как она называлась официально, осталось три человека: Розенберг, Васильев и половой Вася. Половой находился опять в стадии спячки. Он дремал, прислонившись к стене, и не обращал на гостей никакого внимания. Он был незаметен, неслышен, и Розенберг, позабыв про него, радостно сказал, когда за хозяйкой закрылась дверь:
— Ну, как вам понравится, ловко я ее…
Васильев резко нажал ему под столом ногу, и Розенберг замолчал на полуслове, так и не поняв, почему ему не дали говорить.
Быстро повернув голову, Васильев посмотрел на Васю. Вася дремал, прислонившись к стене, и поза его выражала полное безразличие ко всему, что делается вокруг. И только в первую секунду, даже в долю секунды, когда Васильев на него взглянул, из-под сонно опущенных век полового взглянули на Ивана внимательные, напряженно внимательные глаза. А может быть, это показалось. Даже наверно показалось, потому что долей секунды позже глаз уже не было видно. Половой крепко спал, прислонившись к стене в неудобной, но, видно, привычной ему позе, в которой проводил он, наверно, большую часть своего рабочего дня.