Я с писарем Черкасовым и посыльным Панфиловым квартировал в доме портного, вблизи тропы от крепостных ворот на верхний Гуниб. Мой хозяин был уроженцем аула Бацада. С ним жила дочь лет 17—18. И отец и дочь владели русским языком, были общительными, разговорчивыми. К сожалению, не помню их фамилии. Они часто беседовали с нами, иногда делились кое-чем из продуктов, особенно солью.
Девушка была стройная, очень красивая. Как-то она мне открылась, что является невестой довольно пожилого горца, даргинца или кумыка из дальнего аула, и должна уехать к нему, иначе ей грозит опасность от родни жениха и даже ее отца. Вскоре она из Гуниба уехала, и больше я ее не видел.
Помнится рассказ моего хозяина, что в Дагестане живет очень много национальностей и этнических групп. Но особенно много наречий, даже у одной национальности. В горной местности вокруг Гуниба и Хунзаха население аулов даже в пяти-шести километрах зачастую не знает языка друг друга.
Больше, чем с другими, я подружил и часто встречался с бывшим заведующим земельного отдела, к сожалению, фамилии его тоже не помню. Это был высокий, красивый мужчина, лет 55—60, по национальности аварец. Он хорошо знал жизнь народов Дагестана. Особенно любил рассказывать о жизни аварцев. Не раз вспоминал Шамиля, который происходил из очень воинственного племени аварцев. Интересными были его рассказы о войнах, местных обычаях.
В вечернее время он приходил в огромном овчинном тулупе без рукавов, с большим воротником. Он очень любил оружие, особенно пулемет, и неплохо знал его. Часто просил меня взять его с собой на огневую позицию. И когда замечал на Гергебильских горах повстанцев, горячился и просил разрешения сделать несколько выстрелов в их сторону. Когда ему разрешали, был очень доволен и оделял пулеметчиков початками кукурузы.
В мое дежурство по гарнизону он, как правило, всю ночь не спал и ходил со мной проверять посты. Его хорошо знали все солдаты полка. Иногда приносил мне сушеной баранины и три — пять граммов соли и просил передать это раненому моему помощнику Каверину, которого ни разу не видел, а знал только по моим рассказам.
К себе домой он никогда меня не приглашал. Я знал, что в Гунибе вместе с ним живут его жена и одна дочь. Вторая, старшая, бежала с бывшим уполномоченным ЧК к повстанцам. Однажды на мой вопрос — почему его дочь бежала к повстанцам, он ответил, что у него никогда не было двух дочерей, его единственная дочь живет с ним и без его разрешения даже солнце смотреть на нее не имеет права. Он очень обиделся на меня за мой неуместный, как я потом понял, вопрос, и в наших отношениях явно почувствовался холодок.
Из местных был у меня еще один приятель, фамилию его тоже не помню. Кроме рассказов об оружии, я от него больше ничего не слышал. Как-то он пригласил меня к себе на квартиру и показал на стене ковер, на котором было развешено разное старинное оружие. Он брал в руки какой-нибудь кинжал и рассказывал, сколько с ним его прадед, дед, отец и он сам были в дальних походах, сколько баранов и другого скота убито этим оружием. Рассказ был долгим, со всеми подробностями. Экскурсия по ковру заняла несколько часов.
О пристрастии горцев к оружию мы знали из личного наблюдения.
Однажды при передвижении нашего подразделения из аула в аул его обстреляли повстанцы. Проводник тут же подошел к командиру и начал жаловаться на боль в желудке, голове и ногах. Командир сказал ему, что до следующего аула он отпустить его не может. Заболевший заявил, что он не хочет уходить, а очень просит дать ему винтовку, чтобы вместе с бойцами стрелять в повстанцев. И когда его просьба была удовлетворена, он долго лежал в цепи, внимательно смотрел вперед и произвел несколько прицельных выстрелов. После боя сообщил, что он совершенно здоров. Таких просьб — разрешить пострелять — было много.
Местное население в Гунибе относилось к нам хорошо и очень боялось, чтобы мы не ушли из крепости, тогда им грозило полное уничтожение повстанцами.
Гуниб и Гергебильские горы разделены пропастью в 1000—1400 метров по прямой, и в период осады хождение по крепости было опасным. Нас обстреливали с горных вершин. Войска размещались в нижнем Гунибе, а на верхнем находился только один взвод, который следил за всеми подступами к крепости с тыла, а особенно за одной довольно крутой тропой. По ней, как рассказывали местные жители, кто-то раньше пробирался в Гуниб. Этому трудно было верить, но на всякий случай тропу охраняли. На верхнем Гунибе паслись наши лошади и быки.
Между нижним и верхним Гунибом была только одна, довольно крутая тропа. Она причиняла нам много неприятностей. Тропа простреливалась с Гергебильских гор, с нее срывался и погибал наш скот и даже люди. В январе сорвался с лошадью и погиб комиссар 285-го стрелкового полка Пономарев. Он находился здесь с тремя своими ротами.