— Анархия — мать порядка! — кричал Феофан Сало, будучи убежденным анархистом. — Уничтожить все! Оставить голого человека на голой земле! Власть портит человека? Уничтожить власть!
Ивась попробовал доказать, что в основе поведения людей лежит экономика.
— В процессе производства, — пересказывал он слова Маркса, — группы людей вступают в определенные отношения. Надо изменить экономику, тогда изменятся отношения между людьми, а затем и сами люди.
— Ерунда! — снова закричал Феофан. — Начать все развитие человечества заново!
Карабутенко горячился, доказывал, сердился. Виктор усмехался, подпуская шпильки то одному, то другому, потом спросил Феофана:
— Помнишь, как ты остался без двух при восьмерной игре? Почему так получилось?
— Расклад был не в мою пользу.
— Нет, не потому. Ты пошел, не подумав. Так у тебя и в политике: ты же не думаешь, ты только повторяешь чужие мысли.
— А ты буржуй! — вспыхнул Феофан. — У твоего отца лавка была!
Виктора передернуло.
— А чем я виноват, что у отца лавка? Вот так же и ты не виноват, что у тебя голова пустая…
— Подлый петлюровец! — взревел Сало.
— Постойте, что вы? — попробовал утихомирить их Ивась. — Стало быть, экономика влияет, если…
— Уничтожить экономику! — огрызнулся Сало. — Оставить голую землю…
— Вот у его отца уничтожили лавку, а «голый» Виктор остался петлюровцем! — сострил Ивась.
— Кто вам дал право называть меня петлюровцем?! Что я — служил у Петлюры? — рассвирепел Виктор.
— Ну, я пойду, — через минуту сказал Ивась.
Ему молча пожали руку.
15
На лекциях Ивась внимательно слушал, учебники добросовестно штудировал, домашние задания, как обычно входившие в программу, выполнял с превеликой аккуратностью и мечтал о том счастливом времени, когда, закончив семинарию, войдет в класс и сам начнет учить.
А в перерывах между лекциями и после занятий шли диспуты с анархистами, которых развелось в семинарии немало. В этих спорах Ивась оттачивал свои марксистские убеждения и удивлялся, что его противники не могут усвоить таких простых истин, как «бытие определяет сознание», а «производственные отношения формируют психологию человека».
По временам возникала мысль о боге, но он гасил ее понравившейся формулой Бакунина, что если бы бог был, то его следовало бы уничтожить. Он и уничтожал бога в своем сознании, но проблема тем не решалась. Решилась она несколько позже, совершенно неожиданно, в родной Мамаевке.
На рождественские каникулы Ивась ехал домой с большой охотой. В эти дни у Карабутов обычно закалывали борова, и после четырехмесячного питания в столовой, где давали чаще всего жиденькую кашу, мысли будущего педагога направлялись не столько в сторону философии, сколько в сторону гастрономии, а воображение рисовало не только деревенские ландшафты, по которым соскучился наш герой, но и колба́сы, при воспоминании о которых ныло в животе.
В Мамаевке жизнь била ключом. Там расположился штаб 14-й кавдивизии, и по вечерам в «Просвите» устраивались лекции, спектакли, концерты, диспуты. Война кончилась, интервентов прогнали, барона Врангеля сбросили из Крыма в море, и части Красной Армии, ожидая расформирования и перехода на мирное положение, проводили широкую культурно-просветительную работу.
Ивась обрадовался, прочитав афишу об антирелигиозном диспуте, назначенном на 7 января 1921 года в театре «Просвиты». Может быть, он хоть там разрешит наконец мучающий его вопрос.
Зал был переполнен. Политкомиссар дивизии, руководивший собранием, поднялся из-за стола и объявил, что местный священник отказался выступать на диспуте.
— А почему же батюшка не пришел? — спросили из зала.
— Батюшка перебрал немного ради праздника, — ответил, усмехнувшись, комиссар. — Сейчас он лежит и не в состоянии защищать религию и бога…
Присутствующие ответили сдержанным смехом.
— Но, — продолжал комиссар, — у нас есть свой «батюшка». — Он кивнул за кулисы, и оттуда вышел загримированный и одетый в рясу человек с красным носом и длинными патлами. — Вот этот товарищ и будет у нас за батюшку…
Тот сложил руки на животе и смиренно поклонился. Люди наградили его аплодисментами и смехом.
Но через несколько минут, когда «поп» принялся ставить перед комиссаром вопросы и парировать его ответы, публика перестала смеяться и уже с напряженным вниманием следила за борьбой этих двоих.
Ударение делалось больше на антицерковную тему, крестьян это интересовало, но для Ивася тут не было ничего нового, и он ждал, когда можно будет обратиться с вопросом.