— В самом деле, какое прелестное животное! — раздался за моей спиной чей-то бас, и я, оглянувшись, изумленно вытаращил глаза: это говорила женщина, немолодая и долговязая. Она чудно́ вскидывала брови и подобострастно смотрела на профессора, на меня и даже на Петренко.
— Наша лаборантка Аделаида Семеновна, — отрекомендовал ее директор.
Лаборантка взяла меня на руки, но я почувствовал, что делает она это не из любви ко мне, а только чтобы доставить удовольствие профессору. Профессор и в самом деле улыбнулся ей более широко, чем обычно, а она в ответ усиленно задергала бровями и боязливо погладила меня за ушком.
— У него нет тенденции кусаться? — спросила она, видя, что профессору нравится ее внимание ко мне.
— О нет, этот кот без тенденций, — засмеялся профессор.
Мы с моим хозяином поселились в квартире директора. Оказалось, что Лена — директорская дочка. Это было не такое уж радостное открытие, но я решил терпеть.
Скоро девочка заснула, никто больше не мешал мне слушать разговор профессора с директором и его женой, тоже ихтиологом, о карпах, о краснухе и о предстоящей завтра работе — разгрузке зимовочных прудов. Это было очень интересно, и я уснул, только убедившись, что мои знания в области ихтиологии значительно пополнились.
Сколько рыбы!
Я встал раным-рано, когда все еще спали, и забрался на крышу, чтобы познакомиться с местным населением. Два кота — один молоденький, серый, другой старый, пестрый, со следами бурно проведенной молодости — искусанными ушами и шрамом на морде — встретили меня довольно сдержанно. Они, конечно, видели, что я приехал на «Волге», и скрывали свою зависть под личиной равнодушия.
— Ну как вам здесь живется? — спросил я вежливо.
— Увидишь сам! — грубо ответил старый кот, и я решил прервать разговор.
С крыши дома, стоявшего на взгорке, открывался чудесный вид: большая, залитая водой, перерезанная узкими полосками земли пойма, а дальше, за дамбой, сливающееся с горизонтом Днепровское море. Четырехугольники прудов, больших и малых, тускло мерцали в предутренних сумерках, и я, зная из разговоров, какие здесь есть пруды, пытался отличить маленькие — зимовочные и нерестовые от больших — выростных и нагульных, где выводятся мальки и нагуливает жир и вес так называемая товарная рыба.
В одном из прудов воды было совсем мало, и я понял, что это тот зимовочный пруд, который мы будем сегодня разгружать, поэтому в нем спускают воду.
Я вспомнил о болезни карпов.
— Друзья, — обратился я к котам, — как у вас здесь считают — краснуха заразна для котов?
— А ты попробуй поймать рыбину, вот и узнаешь! — снова грубо ответил старик.
— Зачем же мне ловить? Разве вам не дают рыбы? — спросил я с подчеркнутой вежливостью.
— Видал такого? — нагло подмигнул старый кот молодому.
Я едва сдержал готовое сорваться острое слово и обратился к молодому котику:
— Может, вы проинформируете меня о краснухе?
— К сожалению, я ничего не знаю, — сказал тот. — Я слышал, прошлым летом было много больной рыбы, но тогда я был еще совсем маленьким. А как я могу рассказывать с чужих слов?
— Это похвально, что вы так строго относитесь к своим словам, но все же… что вы слышали о краснухе?
— Я знаю, что одного почтенного кота нашли мертвым, но никому неизвестно, умер ли он, объевшись больной рыбы, или его просто убили за то, что он поймал рыбину.
— А ты проверь на себе, — саркастически вставил пестрый. — Стащи рыбину, и мы доподлинно узнаем, от чего ты умер. Ха-ха-ха…
— Но ведь больную рыбу выбрасывают?
Однако старый грубиян даже не ответил мне, а только презрительно вздохнул.
Тем временем проснулись наши, и я слез с кровли. Подошла профессорская «Волга», я сел в машину, и мы отправились к пруду.
Я не люблю воды, но не мог не любоваться, когда мы по узеньким перемычкам ехали между прудами. Не спуская глаз, смотрел я на тусклое серебро воды, на которой не было ни одной морщинки. Только когда вскидывалась рыба, по воде разбегались неторопливые круги; они все ширились и ширились, пока не замирали, и тогда зеркало пруда застывало снова в полной неподвижности.
Мы остановились у того самого прудика, который я видел с крыши. Вода там оставалась только в канаве, вырытой вдоль берегов. Такие канавы сделаны во всех здешних прудах: когда спускают воду, в них собирается вся рыба, и ее легко ловить.
На берегу несколько человек в брезентовых комбинезонах и высоких резиновых сапогах держали бредень. Среди них я узнал и нашего Петровича. Тут же стояли плетеные корзины, брезентовые ящики, железные ведра, деревянные бадейки, столик с аптечными принадлежностями, а чуть подальше — автоцистерна с надписью «Живорыбная».