Мы с профессором так обрадовались — ведь от берегов зависят рыбные запасы водоема.
— Каковые планы рыборазведения в вашей части нового моря? — спросили мы с профессором.
Херсонец презрительно махнул рукой:
— С нашей части мы должны взять в 1965 году всего семь тысяч центнеров рыбы.
— Это не так мало, — сказали мы. — Это семьсот тысяч килограммов!
— А вы знаете, — засмеялся совнархозовец, — что одно наше рыболовецкое судно, промышляющее сардину в Гвинейском заливе, привозит семь тысяч центнеров рыбы. Или, как вы говорите, семьсот тысяч килограммов! За один только рейс! А оно совершает в год шесть таких рейсов! А в 1965 году у нас будет свыше тридцати таких сейнеров! Ну?..
— Ну-ну… — вздохнули мы с профессором и направились в рыбопромысловое управление.
Здесь пора была горячая, и встретили нас горячо.
— Показывайте! — сказал профессор.
— Пожалуйста! — ответил рыбовод.
Мы снова вернулись к морю. На глинистом берегу рабочие заканчивали гнезда, в которых судаку предстоит метать икру.
— Так вот они какие — гнезда профессора Белого! Так вот для чего их делают! — крикнул я, увидав сплетенные из лозы обручи с привязанными пучками корешков. К гнезду прикрепляли кирпич вместо грузила, а на капроновую леску — поплавок и осторожно опускали в воду.
— Вчера поставили пятьсот гнезд, — сказал рыбовод. — Сегодня ставим еще пятьсот, а всего запланировано пять тысяч. По минимальным подсчетам, должны получить свыше трехсот миллионов икринок.
Мы сели в лодку и поехали проверять, нравятся ли судакам гнезда профессора Белого.
Рыбовод потянул за шнур с поплавком.
— Ого! — крикнул я, когда всплыло гнездо, в котором пучки корней превратились в желтые гроздья.
Вытащили еще несколько гнезд. Все были полны икры. Профессор всякий раз повторял:
— Чудесно! Чудесно!
Одно гнездо мы захватили с собой, чтобы подсчитать, сколько прилипло икры.
Потом подняли одно гнездо из тех, что поставили сегодня. Оно было пустое.
— Думаю, завтра на рассвете и здесь будет икра, — проговорил рыбовод.
Одна судачиха кладет в среднем шестьсот тысяч икринок. Сколько будет рыбы, если из каждой икринки вырастет малек! Но не каждая икринка превратится в рыбку. На икру нападает рыба-хищник, нападает лягушка-хищник, нападают хищные птицы, раки, разные жуки…
Икру будет заносить илом, ее покроет плесень, за нее уцепятся микробы эпидемических болезней… Хорошо, если из шестисот тысяч икринок вылупится двадцать тысяч мальков.
А у них, у мальков, еще больше врагов, чем у икры. Тут и щука, и окунь, и сом, и чайка, и цапля, и водяной бугай! Да что там говорить, когда и взрослый судак не прочь проглотить маленького судачонка, если тот зазевается… Трудно бороться крохотной рыбешке против большой рыбины… Да что там бороться — хоть бы удрать от хищника…
Гибнут массами новорожденные рыбки, гибнут годовалые и двухгодовалые, и совсем мало остается взрослых.
«А сколько же?» — спросите вы.
Я не хотел бы называть цифру, так она страшна.
Ученые подсчитали, что у некоторых рыб из каждых ста тысяч икринок вырастает лишь три — семь рыбин промыслового возраста, то есть таких, которых разрешается ловить.
Семь рыбин из ста тысяч икринок!
Это, конечно, в природных условиях. Вот почему люди и организуют рыборазводные хозяйства. Вот почему мы и приехали сюда с профессором. Мы дождемся окончания нереста и повезем икру к себе в хозяйство. У нас есть специальные пруды, где у икры и мальков будет гораздо меньше врагов, чем в море. У нас ее не занесет илом, не склюют птицы, не пожрут окуни и бычки.
Нерестится судак на рассвете или даже ночью, и мы с профессором легли пораньше, чтобы встать до света. Но поспать не удалось. Среди ночи я проснулся от шороха и вылез из палатки (мы спали в палатке). Неизвестная птица сидела на котомке с продуктами, висевшей на колышке у входа в палатку, и пыталась проклевать дырочку. Пригнувшись, я прыгнул и поймал вора. Кто же это был? Я до сих пор жалею, что не рассмотрел как следует, а по остаткам перьев не смог определить породу.
После такого неожиданного завтрака я пошел к морю.
Будем знакомы: судак!
Вода! Как она однообразна, когда течет из-под крана, и какая разная в пруду, в реке, в море (я имею в виду искусственное море, настоящего увидеть не довелось).
Когда ветрено и высоко в небе плывут белые облачка — не пушистые, как молоденькие ягнята-ярочки, а сухие, холодные, такие, что при них даже солнце не греет, — вода неуютна, неприветлива как и все вокруг.