А Семейки оставались любимым старым домом, где жили старики-родители, где растили малолетних детей, куда их привозили потом на каникулы из гимназии и куда они сами приезжали уже студентами. Там все лето, наверное, шел дым коромыслом, когда съезжались многочисленные кузины и кузены. В Семейках они снова оказывались среди хохлов и хохлушек, товарищей и подруг своих детских игр, повзрослевших раньше их. Видел я как-то у мамы старую рукописную афишку домашнего спектакля, поставленного еще тогда, в Семейках. Конечно, это была украинская пьеса (названия не помню). И исполнители (все из той же семьи) носили сценические фамилии, переделанные из собственных имен на украинский лад. Например, в конце афишки, переписанной отменным каллиграфическим почерком тети Тони, было сказано, что она издана «в типографии Антоненко. Семейки. Собственный дом».
Так росла моя мать в семье, где еврейские традиции затухали, уступая место русским и украинским. При большой своей способности к языкам (из нас, сыновей, эту способность унаследовал, к сожалению, один Костя) она одинаково свободно говорила по-еврейски, по-украински, по-русски, а так как окончила гимназию и бывала с родителями за границей, то — и, кажется, весьма порядочно — также по-французски и по-немецки.
Впрочем, если и забывались черты еврейского быта, то вполне почувствовать себя русским это семейство не могло. Время от времени оно получало весьма существенные напоминания о своем еврействе извне.
Общеизвестно, что до революции евреи могли жить не везде, а только там, где царское правительство предоставляло им милостиво «право жительства»[8]. Еврея, живущего без этого права, полиция попросту выдворяла.
Не поэтому ли бабушка Анна Григорьевна так боялась городовых?
Однажды она рассказала мне грустно-смешную историю, как приехала погостить к маме в Москву и, выйдя погулять с Костей, купила ему его любимые маленькие булочки — «жулики». И тут случился грех: бабушка увидела городового, от замешательства споткнулась, упала, да так, что «жулики» рассыпались на тротуар. Женщина она была бодрая, сразу поднялась. Но каков же был ее страх, чтобы не сказать — ужас, когда городовой решительно направился к ней!
— Я просто окоченела, — рассказывала бабушка, — и не могу ни шагу ступить, ни Костю за руку взять. А городовой нагнулся, собрал «жулики» обратно в пакет, подает мне, да еще под козырек сделал. «Не ушиблись ли, барыня?» — спрашивает. Уж то-то мы потом с Надей смеялись!
В самом деле, могли знать городовой, что прилично одетая «барыня» — в Москве без права жительства? И вообще, что никакая она не барыня, а жидовка?
Много позднее в нашей коммунальной квартире соседки напоминали маме: надо бы бабушке отдельно постного приготовить — великий пост на дворе. Такая у Анны Григорьевны была чисто русская внешность.
Не по той же ли причине и дедушка Александр Евсеевич, который, разумеется, городовых не боялся, на старости лет стал председателем Челябинского отделения Общества землеустройства евреев-трудящихся — ОЗЕТ?[9] Может быть, ему особенно горько было вспоминать о прошлом бесправии?
И вот, последние свои дни бабушка провела снова в смертельном страхе. Я, кажется, уже говорил, что она интересовалась политикой и всегда слушала радио. Можно понять, что во время войны она наслушалась о зверствах фашистов, об их издевательствах над евреями. Война кончалась, когда бабушке было уже девяносто. И вскоре после Нюрнбергского процесса у нее начались галлюцинации. То ей слышалось, что маленький правнук Гриша сказал ей: «Жидовка». Они уже научили его этому! То, что по радио сообщили о выселении всех евреев из Москвы. То казалось, что на улице бушуют разнузданные черносотенцы.
— Что-то Надя долго не возвращается, — тревожилась бабушка. — Уж не убили ли они ее на улице?
Или мы заставали бабушку за спешной укладкой самых необходимых вещей.
— Как же. Ведь нас всех выселяют!
Это было всего за несколько лет до пресловутого «дела врачей», до которого бабушка (хочется сказать — «к своему счастью») не дожила.
А семья нашего отца — совсем другая. Из Могилева.
Кажется, в четвертом поколении кто-то и в самом деле был раввином. Отсюда и фамилия — Рабинович. Но, видимо, это не принесло ни богатства, ни почета. Во всяком случае, когда дед женился на девушке из семьи Гранат, брак считался для нее мезальянсом.
8
«Право жительства» — подавляющее большинство евреев в Российской империи имело право постоянно жить лишь в пределах черты еврейской оседлости, в которую были включены Бессарабская, Виленская, Волынская, Гродненская, Екатеринославская, Ковенская, Минская, Могилевская, Подольская, Полтавская, Таврическая, Херсонская, Черниговская и Киевская губернии. Черта еврейской оседлости была установлена в конце XVIII в. в связи с переходом к России после разделов Польши территорий Правобережной Украины, Белоруссии, Литвы с многочисленным еврейским населением. В Курляндской губернии, на Кавказе и в Средней Азии разрешалось проживание лишь «местных евреев». В пределах черты оседлости евреям запрещалось жительство в селах, а также в Киеве, Севастополе и Ялте. Вне черты оседлости правом на жительство с конца 1850-х гг. пользовались купцы 1-й гильдии, в 1860–1870-е гг. право постоянного проживания вне черты оседлости получили также лица с высшим и специальным образованием, ремесленники, солдаты, проходившие службу по рекрутскому уставу, и их потомки. 20 марта (2 апреля) 1917 г. законом «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений», принятым Временным правительством, черта оседлости была упразднена.
9
ОЗЕТ — Общество землеустройства еврейских трудящихся (официальное название — Всесоюзное общество по земельному устройству трудящихся евреев в СССР) было образовано 17 января 1925 г. на правах общественной организации. По уставу ОЗЕТ занимался землеустройством своих членов. К первому съезду ОЗЕТа в 1926 г. в Москве в нем состояло свыше 60 000 членов. На съезде было закреплено руководство этой организацией со стороны Еврейской секции ВКП (б). ОЗЕТ занимался перевозкой поселенцев на новые места жительства, проводил профессиональный инструктаж, строил дома, осуществлял водоснабжение и землеустройство, обеспечивал скотом и инвентарем. ОЗЕТ впервые применил такую форму сбора средств внутри СССР, как всесоюзные лотереи, принесшие в фонд переселенческого движения миллионы рублей. В итоге к концу 1920-х гг. на Украине были созданы три так называемых еврейских национальных района — Калининдорф, Сталиндорф и Ново-Златополь. В феврале 1928 г. на ОЗЕТ была возложена задача организации переселения евреев в Биробиджан, где создавалась Еврейская автономная область. ОЗЕТ был ликвидирован в 1938 г.