Когда поезд тронулся, оказалось, что в самый последний момент к нам присоединился товарищ Хмара. Кудрявый красавец – с русыми волосами, большими синими глазами и веселой улыбкой, он совсем не походил на обычного недоверчивого и подозрительного коммуниста. Его командировали из Харькова для приема и сопровождения английской делегации, он был представителем донбасских шахтеров. У него оказался прекрасный голос, и, хотя он ни слова не говорил по-английски, скоро между ним и англичанами установились дружеские и непринужденные отношения. Тыкая в живот мистера Лэтэма, он торжественно называл его своим другом, мистер Лэтэм же не оставался в долгу, тоже тыкал Хмару в живот, и оба покатывались от смеха.
Для русской части делегации Хмара был источником веселья, так как знал множество украинских анекдотов, песен и стихов, половина которых была его собственного произведения. Позже я встречала в Москве сборники его стихов, а еще позже его уличили в каком-то уклоне и он был смещен с должности секретаря Украинского союза горняков и совершенно исчез с горизонта. Хмара был одним из редких экземпляров «симпатичного коммуниста».
Нашей первой остановкой должна была быть Тула. Делегаты теребили меня всякими вопросами бытового характера – сколько часов мы будем ехать, когда они смогут отправить письма в Англию, как им достать бумаги, открыток, марок, какая это станция и проч.
Через несколько минут из «царского» вагона пришли Слуцкий и Хмара, прошли в одно из купе и вызвали меня.
– Мы хотим побеседовать с делегатами, переводите.
Постепенно наше купе заполнилось англичанами. Слуцкий задавал вопросы об их профсоюзной жизни, нормах выработки, членских взносах, заработной плате. Вопросы ставились очень дипломатически, с целью натравить шахтеров на шахтовладельцев, на профсоюзных вождей. В Англии нет единой заработной платы, в каждом районе существуют свои ставки и свои законы. Слуцкий же агитировал за введение единой зарплаты. Хмара интересовался ходом забастовки, ругал предательство социал-демократических вождей, что, видимо, было не по душе большинству делегатов, так как они почти все принадлежали к лейбористской партии. Я переводила по мере своих сил, но два или три раза споткнулась на специальных терминах – а их было очень много. Внезапно Слуцкий меня поправил на чистейшем английском языке. Я поразилась: для чего же тогда ему нужен был мой перевод? И одновременно поняла, что должна держать ухо востро. И не только в его присутствии. Два делегата Уильяма и Ллойд Дэвис оказались английскими коммунистами. Не понимая ни слова по-русски, они тем не менее следили за каждым словом моего перевода и, если я допускала хоть малейшее уклонение от «марксистского анализа» и «классового подхода», они без всякой церемонии меня прерывали и поправляли.
Англичане очень интересовались советским институтом брака и развода. И вот тут-то случилось нечто, что еще больше заставило меня быть настороже. Разъясняя им, что в СССР можно в пять минут развестись и во столько же минут снова ожениться, без согласия другой стороны, я очень осторожно попробовала показать оборотную сторону медали. Ллойд Дэвис внезапно прервал мои объяснения и вызвал меня под каким-то предлогом в коридор.
– Товарищ, мне кажется, что вы не член партии (not a party member). Вы только что сказали, что для женщины советский брак не очень выгоден. Я бы советовал вам быть поосторожнее в ваших разъяснениях.
Мне ничего не осталось, как уверить его, что я просто плохо выразилась. Сказать, что я действительно не party member, я не решилась. На этот раз пронесло. Но я стала чуточку умнее.
В Туле на вокзале нас ждал роскошный обед с фруктами, закусками, винами и коньяком. Пообедав, мы отправились прямо в городской театр, где губком устроил торжественное собрание, мобилизовав для этой цели весь партийный и профсоюзный аппарат и активистов со всех окружных заводов.
Нужно отметить, что маршрут английской делегации, так же как и всех рабочих делегаций, приезжающих в Москву, заранее намечается и обсуждается Профинтерном, профсоюзами и даже Коминтерном. Есть определенные зоны, куда делегаций совсем не возят, так как там показывать нечего и даже совсем наоборот, – рабочие так ненадежны, а условия так ужасны, что повезти туда иностранцев было бы очень опасно. Так, в 1932 году, перед тем как, выйдя замуж за иностранца, я выехала окончательно за границу, мне пришлось опять работать с делегациями. И вот в мае 1932 года делегатов ни на Магнитострой, ни на Урал уже не возили. Больше того, количество делегатов было сильно сокращено и маршруты стали значительно короче, ограничиваясь трафаретным Кисловодском, перед которым никто, конечно, устоять не может.