Мы встречаемся в школе. Я хорошо выспался, но все равно неразговорчивый. Такой у меня характер, что ли? Вовка подходит, здоровается. Я говорю: «Привет». Или вообще ничего не говорю. Он встает рядом, глядит по сторонам, никуда от меня не уходит. Потом звенит звонок. Мы идем вместе в класс. Садимся рядом на нашу парту. У меня в начале дня плохое настроение. Я молчу. Но мы теперь с ним не только просто товарищи. Мы теперь вместе большая сила, и деремся в драке плечом к плечу, потому что в целом классе только мы вдвоем — адмиралы, и мы дали клятву.
Я привел Вовку как-то к себе домой, и пока никого не было, мы достали патефон, и — сначала я, потом он — мы прочитали эту клятву, а после каждого раза проиграли торжественный марш.
1. Каждый гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступающий в ряды катера «Спартак», должен давать клятву.
2. Каждый член катера «Спартак» должен содержать в чистоте и порядке свое место, не употреблять бранных выражений, не курить, везде вести себя прилично, быть опрятным и вежливым.
3. Каждый член катера «Спартак» должен беспрекословно выполнять все приказания высших чинов, добросовестно относиться к службе.
4. Каждый член катера «Спартак» должен прилагать все свои усилия на овладение науками и техникой, чтобы стать образованным гражданином своей родины.
5. Каждый член катера «Спартак» должен все свои силы и средства отдавать на благоустройство катера «Спартак».
6. Каждому члену катера «Спартак» честь катера должна быть дороже и превыше всего.
7. Каждый член катера «Спартак» должен обращаться к командиру по определенной форме, т. е. «товарищ командир» или называя чин, и т. д., заканчивание — «разрешите идти» и т. п.
8. Каждый член катера «Спартак» должен свято хранить доверенную ему военную тайну.
На переменах у нас в коридоре разгорались целые баталии. Ребята скоро узнали, что у нас с Вовкой есть какая-то тайна. За нами охотятся. К нам присоединяются друзья. Нас преследуют. Нас защищают. Две армии скоро враждуют между собой на этажах — класс разделился. Командиры отдают пароли и приказания, подчиненные лупят друг друга и командиров, после звонка мы сидим красные и растерянные — где уж тут слушать учителя. Игра продолжается на уроке. Пишут друг другу секретные послания и срочные депеши. Учителя тоже что-то уже замечают. Что это творится с детьми? Наконец кто-то все рассказывает или учительница перехватывает вдруг записку и читает ее: нас с Вовкой вызывают к директору… Класс замирает.
Где была наша осторожность? Где теперь наша храбрость? Мы стоим в кабинете директора, наша учительница там же и смотрит непонимающими глазами, стол перед нами, низенький знакомый мужчина, мы мямлим что-то потихоньку, стараясь отойти друг за друга, и верно, в руках у директора какая-то бумажка, хотя мы с Вовкой — ей-богу! — сегодня ничего не писали…
Я часто бывал у Вовки дома. А потом моя мать пошла к ним и договорилась, я помню, и летом мы оба поехали в деревню, нас взяла его тетя, и там — далеко, в Белоруссии — у него были родные: бабушка, дед, там мы и прожили вместе два месяца.
Вот тут оказалось, что я совсем не такой герой, каким мог быть в школе. Или, может быть, он был у родных и чувствовал себя дома, потому что жил там уже прежде, а я был у совсем чужих людей и один? Мы купались, ели сливы, ездили на лошадях, окучивали колхозную картошку, а потом, когда стала поспевать рожь, обугливали над костром колоски, и зерна, которые выпадали с подкаленными черными боками — уже не молочные, хотя еще свежие, зеленоватые, мягкие — были очень вкусные: все было ново.
А потом к нам приехала Вовкина мама и привезла с собою гостинцев: пряники, конфеты, шоколад. А мне ничего.
— Почему? — Я чуть не плачу.
— Мама дала деньги. Она ничего не посылала, потому что ехать далеко, и мне было бы тяжело, а только дала деньги. Вот бери конфеты, пряники, шоколад — это все тоже твое. Ты тоже, конечно, можешь все есть.