Потом они, как женщины, быстро разговорились. Я копался над своей схемой и все слушал. Инга сказала, что она уже два года работала после техникума, а сюда пришла потому, что ей предложили побольше денег. Она работала в ОТК на заводе… «Ну что ж, — подумал я, — значит, ей, наверное, уже двадцать лет. Возраст, — подумал я почему-то, — вполне подходящий». А потом я обозлился. Ну надо же, мне подсунули девчонку! А я-то думал в последнее время много о бескорыстной мужской дружбе… Я даже не стал себе представлять сейчас, каким я буду для нее хорошим начальником. Мне этого уже не хотелось. И главное, она мне не нравилась. Ну была бы она хотя бы красивая. Была бы тонкая, стройная, с маленькой шейкой и золотистыми волосами! Даже Лида была красивее. У этой волосы были черные и, наверное, жесткие. А ноги у нее были большие. И вся она с виду была какая-то плотная и тяжелая, Выглядела она, пожалуй, старше своих лет. Она работала уже два года. А меня всегда удивляло, как женщины быстро друг с другом сходятся. Они не раздумывают долго, кто подойдет первый и о чем бы им друг друга спросить. Они все делают интуитивно, а может быть, инстинктивно. И почему у нее такое грубое имя: Инга? И фамилия тоже: Шварц!.. Они все говорили там между собой, говорили, и я узнал, что она выйдет окончательно на работу восьмого числа.
— Ты слышал, — сказала мне потом Лида. — Она придет к нам восьмого марта.
— Ну и что? — сказал я.
Лида засмеялась.
— И у тебя нет предчувствий? Ты не видишь в этом для себя никакого предзнаменования?
Я не знал, что сказать. Лида была добрая, но у нее все-таки был острый язычок. Меня всегда удивляло, почему человек не может быть все время одним и тем же. Вот ведь он хороший, неплохой человек, и он сам это знает, а потом вдруг, ни с того ни с сего, и главное, когда все хорошо: и ему хорошо, и другим тоже все хорошо, — он нарочно (а может быть, не нарочно, но как же иначе тут можно подумать?) начинает все портить. Особенно, подумал я, этим отличаются женщины…
— А вы, мужчины, еще не решили, что нам подарите? — сказала Лида. — Вы деньги уже собрали? Вы нам подарите конфеты или пирожные?
8 марта
Я впервые чувствую, что такое начальническая ответственность. Я руковожу девушкой! Я, молодой инженер, учу и воспитываю мне подчиненного молодого техника! А мы, кстати, не сказали сегодня друг другу до двенадцати часов почти ни единого слова. Y сказал, чтобы я сам нашел Инге какую-нибудь работу. Он легко это делает: свалил всю ответственность с больной головы на здоровую. У нас сейчас в лаборатории мало работы. Мы закончили в первом квартале последнюю тему, и план за нами не поспевает. У нас поэтому получается перерыв, и говорят, что будет перелом в нашей тематике. Начальник отдела, оказывается, сам хотел, чтобы нас с Ингой выделили в особую группу. A Y здесь был ни при чем. Они все время что-то там затевают. План, конечно, составлен на весь год, на научной основе. Но остальные сроки еще далеко. A Y говорит, что кто-то чего-то нам не дает. Мне кажется, что план на нашу группу занижен. Y всегда жалуется, когда приходит начальник отдела, что мы от работы «горим» и у нас с темой «горячка», — он широким жестом показывает на наши склоненные спины, а мы, конечно, молчим, а иногда, если нас спросят, поддакиваем, — и начальник действительно может подумать, что мы не справляемся.
А Инге я дал работу — демонтировать старые схемы. У нас часто бывает так, что мы, собрав схему и получив результаты, забрасываем макеты за шкаф, где они потом вместе с нужными нам деталями месяцами валяются. Это своего рода «кладбище». Иногда отпаяешь там себе какой-нибудь трансформатор, который сейчас нужен, и снова руки не доходят. А Инга меня утром попросила: «Давайте мне работу». Наверное, это Лида сказала ей, что я буду начальник. Самого Y-ка она, я видел, стеснялась. Я же еще не знал тогда, что ей дать. Они с Лидой полчаса между собой поговорили, а потом Инга опять подошла и встала у меня над душой: «Так дайте же мне работу». Я тоже решил про себя, что буду говорить ей «вы». Я почему-то не чувствовал сейчас никакого внутреннего удовлетворения от этого «вы». Я уже знал, что дам ей демонтировать схемы. Я молча полез за шкаф, а она опять — и теперь нетерпеливо — спросила: «Вы дадите или не дадите наконец мне работу?» Они опять о чем-то с Лидой пошептались. Я вытащил каркас и выложил его на стол: «Пожалуйста». Мы решили Лиду отодвинуть немного к окну, и Инга села за наш общий стол между нами. Она мне сказала: «Хорошо». Она включила паяльник, и опять, пока он, щелкая, стал прогреваться, они с Лидой о чем-то поговорили. Я видел, что Лида от меня отдалилась. Ей, конечно, и раньше было со мной не очень-то интересно, но просто раньше я был рядом с нею один. Тогда, как говорится, ей выбирать не приходилось. А теперь, чуть только пришла Инга и с ней стало поинтересней, Лида про меня сразу забыла. Дело дошло до того, что, когда Инга куда-то вышла и я достал, как всегда, свой дневник, Лида сказала: