Выбрать главу

И я вижу девушку, косы, уложенные кольцом вокруг высокого чистого лба. Я слышу звенящий, как сталь, смех и вижу коварную наивность, заставляющую пошляка раскрыться и откровенничать и получить внезапный, убийственный удар острием бритвы. Я слышу беседу, заставляющую собеседника быть все время настороже, как в разведке, чтобы не быть осмеянным, опустошенным и отброшенным в сторону, как пустая шелуха.

Петербургская сторона, Большая Зеленина…

«Северная Пальмира», София, Третий Рим. Эстетизм, мистика, самолюбование. Где противоядие против этой отравы, где мужество, чтобы ее преодолеть?

Сатрап был мощен и прекрасен телом, Был голос у него как гул сраженья, И все же девушкой не овладело Томительное головокруженье…

Петроград, Москва, Волга… «Сволочи! Отдали Казань, бросили товарищей. Мало расстрелять! Сволочи!…» Чей это голос? Какой это год? 1918-ый.

И опять: «Адмиралтейство, солнце, тишина». В Кронштадте на рейде яхта «Нева» комфлота Балтийского моря… «Товарищи красные балтийцы, британский флот вошел в балтийские воды. Товарищи…»

Хезарийская дорога. Стремя в стремя, вскачь, со свистом и песней по запретной стране. Окаменевший мулла, паломник из Мекки, обращенный в соляной столб на дороге.

И последний вечер в Кала-и-фату. «Мы не поссорились? До Москвы?» — «Да».

Зимнее московское утро, последний путь от Никитских ворот до кладбища Новодевичьего монастыря. Алый, ранний зимний закат. Колесо катафалка вертится перед глазами.

Колесо вертится, не заботясь о вычислениях ученых.

Колесо вертится и уносит Ларису Михайловну Рейснер. Мы идем следом.

Люди, знавшие ее близко, могут упрекнуть автора «Записей спутника» в том, что он канонизировал образ. Они не правы. Святых нет, святые — непривлекательные и скучные люди. Был человек; у него были слабости, некоторая доля сентиментальности, некоторая склонность к театральности, иногда склонность идеализировать маленьких, в общем мелких людей. Был писатель; он оставил книги; есть некоторая претенциозность, излишняя чувствительность и нарядность в первой книге. Но если забыть все слабости, все мелкое, незначительное, легко растворяющееся во времени — остается человек, боец, писатель и женщина будущего. Она войдет в историю нового мира прекрасным образцом человеческой породы, человеком, стоящим на грани старого и нового мира. Все слабости и ошибки у нее были от старого мира, но они испепелены ее мужеством и верностью в борьбе за новый мир. Не будем неправедными судьями и простимся с ее образом на этих страницах так, как прощались с ее прахом на кладбище Новодевичьего монастыря. Ниже знамя — вечная память и любовь!

В Москве, в доме на Ленинской улице, мне иногда снится быстрый, как ветер, белый верблюд с серебряными колокольцами. Он мчится, как ветер, по Пешаверской дороге, как мчался однажды наяву. Он бежит, выбрасывая мягкие ступни, и догоняет любого коня; он уходит от автомобиля по Пешаверскому шоссе, но его все же настигает металлический зверь. Афганистан далеко позади! Десятилетие ушло. И пусть!

Мы встречаем четвертое десятилетие века революции.

В крови у нас была мистическая отрава и легкомыслие. Но мы нашли противоядие.

Мне хотелось закончить эту книгу без восклицательных знаков. Я вспоминаю лицемеров: они упрекали меня в двойственности. Я вспоминаю трусов: они упрекали меня в слабости. Я вспоминаю невежд: они поучали меня. Я вспоминаю сухого и осторожного чиновника: он назвал меня попутчиком. Я не принимаю этого ярлыка.

Будем жить, будем биться за новый мир. «Дело заключается в том, чтобы изменить мир». Это есть революция. Да здравствует революция!

Москва, июнь — сентябрь 1931.