«Кали юга» — время мрака — называют индусы сегодняшний день Индии. Но «кали юга», время мрака, на исходе.
Человек поворачивает коня и едет на огни Чамана и слышит национальный афганский марш гвардейских музыкантов. Он едет на свет, на электрические огни и прощается с Кабулом и тремя месяцами кабульской жизни; он не забудет древнего, разбросанного по долине города, древние развалины на горе, цитадель Арк, Ширапурский лагерь, где держался и держал под угрозой Кабул осажденный газнийским народным ополчением фельдмаршал лорд Робертс; он запомнит лабиринт базаров и отливы кожи племен и рас, разнозвучные оттенки этих наречий; он не забудет дыхания чудесной, страшной и запретной страны за Сулеймановыми горами; его всегда будет манить в Кабул, и, слегка изменяя текст, он будет повторять слова Тагора:
«Это было слишком коротко. О, если бы я мог быть здесь в следующее воплощение».
Прощай, ветер Индии!
6. ЗИМА И ЛЕТО В ГЕРАТЕ
В двадцать дней мы сделали путь из Кабула в Герат. Серебряные снеговые змеи в горах превратились в сияющие снежные пространства — поляны. Ночью на сбруе и седлах оседал серебряной пудрой иней. Морозный воздух бодрил людей и коней; мы путешествовали легко и торопились в Герат, хотя горные проходы были еще открыты — Хезарийская дорога обыкновенно свободна от снега до конца ноября. Мы торопились и однажды сделали девяносто километров в одни сутки — двенадцать-четырнадцать часов в седле. В тот день мы пропустили два рабата и, приободрившись, проехали мимо гудандаров, выбежавших навстречу странникам. Каждый час и день приближал нас к Герату и родине. На половине денного перехода в девяносто километров мы сделали привал у ручья, у развалин замка афганского феодала. Башни хорошо сохранились, но внутри все рухнуло и поросло сухим и цепким кустарником. Черный провал открывал ход в подземелье, подземную тюрьму. Гробовой мрак, только серебряным ручейком бежал свет по узкой щели бойницы и ударялся в противоположную стену. На стене острым камнем нацарапан рисунок — кораблик с треугольным парусом и зигзаги морских волн, грубый и наивный рисунок, мечта о свободе, о вольном парусе и вольном море. Кто были пленники афганского хана? Кто за много миль от морей и кораблей нарисовал кораблик и зигзаги морских волн? По чьим костям мы вышли на свет к солнцу и блистающей синеве неба? И наконец — кто разрушил ханский замок: время, горные воды или взбунтовавшиеся рабы?
Поздним вечером, погибая от усталости и жажды, мы наконец увидели вышки рабата, увидели — и не поверили, как не верят в мираж. Мы ехали пять, десять, пятнадцать дней, ехали чуть не вдвое скорее, чем три месяца назад с караваном, и все же потеряли счет дням в дороге и наконец увидели восточную башню Герата и «Елисейские поля» и белый дом консульства. Кавалерийские значки были воткнуты в землю перед воротами дома, кареты и всадники ожидали наместника и генералитет Герирудской провинции. Тогда мы поняли, что день приезда в Герат был днем седьмого ноября, двадцатым днем нашего путешествия и четвертой годовщины власти Советов. В гератском консульстве был прием по случаю годовщины Октябрьской революции. Кто мог бы предсказать мне и моим спутникам, что четвертую годовщину Октября мы встретим в Герате!