Оттуда у парня симтаотская грусть. Часть вторая
Но на этом приключения не закончились. Пришел зубастый абориген: два больших верхних клыка, как у графа Дракулы, и один — внизу.
Зовут его то ли Ебибай Заебаев, то ли Заебай Ебибаев — в общем, хорошо зовут, как надо. Он совершенно в своем уме, жалуется на приступы тревоги — штука неприятная, неопасная, но мучительная и, к счастью, неплохо поддается лечению. Пациент — интеллигентный человек, играл на народных инструментах (вспоминается всё тот же антисемитский анекдот: «Где два еврея — шахматный турнир, где три еврея — ансамбль народных инструментов»).
Почтенный всегда ко мне ходил с тем, что ему плохо, но лекарств никаких принимать он не хотел, а я должен был говорить ему в ответ: «Ну Ебибаюшка, ну пожалуйста, ну откройте хлебалушко, но положите туда таблеточку!» А он, потупив глазки, отвечал: «Не буду!» и, кокетливо поводя плечиками, добавлял: «Что я знаю, вдруг от лекарств мой печенк-селезенк плохо будет?»
В этот раз я тоже сказал, что особого смысла в наших встречах не вижу, вследствие того, что почтенный не выполняет моих указаний. И народный музыкант стал на меня кричать, что я как врач ему должен, а если не так, то он мне туда-сюда.
Я в подобных ситуациях бывал и ранее — обычно я вызывал ох ранника, но сейчас охранник отсутствовал, так как был традиционно послан по делам секретарши — кажется, за сигаретами.
А дяденька всё орал и орал: «Тебя зарежут — у меня родственники сущие звери!»
Вообще-то, это слова серьезные, зря ими не бросаются, и если о ком-то говорят в городе С., что он «сущий зверь», то к этой характеристике нужно отнестись с вниманием и пониманием.
Словом, скандал был славный, — но не могу себе простить остроумия за дверью! Только когда он всё-таки ушел, в голове у меня что-то щелкнуло: если я — врач и что-то ему должен, а он-то, как музыкант, соответственно, тоже мне что-то должен, а именно: пусть ходит с барабаном!
Вслушайся — и ты услышишь, как веселый Ебибаев с барабаном вдоль по улице идет!
«Чего тебе еще надо?»
У меня на приеме в кабинете сидят слабоумный старичок и его сопровождающий Миша, в прежней своей жизни — врач.
Раздается телефонный звонок — звонит моя подопечная, художница Валя, та самая, отличившаяся тем, что не только видела страшную народную галлюцинацию — Черного человека, но и умудрилась нарисовать его «фоторобот». Кроме того, она еще стала писать стихи — это случилось с ней после того, как в машине ее сына совершенно случайно нашли наркотики.
Поищите, может, и у вас где-то они завалялись — обычное дело!
Валя не только рисует, она теперь еще пишет стихи и читает их мне — нараспев. Например, такие строки:
Сын моя,
Мне скучно без твоя.
На этот раз Вале, как всегда, нужна какая-то справка — основной вид моего лечения. Стыд на вороту у поэтессы и художницы не виснет, ее выгоняешь в дверь — она лезет вслед за тобой в туалет. Буквально.
Телефонная беседа длится с перерывами минут двадцать, мне звонят Валина дочь, Валина «свекровка» и прочая родня. Все просят писать в тюрьму, чтобы сына освободили, так у его мамы от этого «нервы», и основной аргумент — «мне очень надо, а вы говорите “нельзя”».
С трудом закончив разговор с Валей, я возвращаюсь к старичку и его сопровождающему.
–
Ты чего, — говорит мне бывший доктор (мы ровесники, давно знакомы и поэтому на ты), — зачем так сердиться, ты ж просто на работе, надо ко всему относиться легче!
–
Сейчас я тебе всё объясню, — отвечаю я. — Несомненно, ты прав, грех сердиться, но пойми — эта дама получила благодаря мне стопроцентную инвалидность, не без моей помощи
–
почти задаром — получила машину, сын оформлен у нее шо-
фером…
Во время моего монолога лицо Миши заметно багровеет, по лбу начинают тянуться тучи…
–
Смотри, ты сам злишься!! — почти в восторге закричал я.
–
Ё… твою мать, что ей еще надо? — стукнул Миша кулаком по столу. — Место в Кнессете?
–
Нет, ей надо, чтобы я написал в тюрьму, где сидит ее сын, о том, что ей плохо без него и от этого ее психическое состояние ухудшилось, — чтобы его пораньше отпустили.
Кстати, Валя долго говорила мне о «сердце матери», имея в виду свое сердце.