— Вы теперь, кажется, работаете и в театральном отделе «Голоса Москвы»?
— Пописываем… С тех пор как наш редактор «Вечерки» Ивинский перебрался туда, он и там дает нам работу…
— Кому это — «нам»?
— Молодежи из театрального отдела «Вечерних известий» и хроники.
— У меня к вам просьба, — сказал Варлаам Александрович. — Могли бы вы поместить в «Голосе Москвы» одну заметку?
— Постараюсь. А о чем?
— Нужно собрать пожертвования… Ведь у «Голоса Москвы» круг подписчиков, очевидно, богатый, купеческий…
Варлаам Александрович усмехнулся:
— Речь идет о сборе средств в пользу русской колонии в Давосе, в Швейцарии, — сказал он.
Я обещал устроить заметку, которую Варлаам Александрович тут же составил. В то время в газетах были постоянные отделы, в которых печатались фамилии лиц, приславших пожертвования на те или иные цели. Часть жертвователей только и откликалась на призывы редакции из желания увидеть напечатанной свою фамилию. Какой-нибудь купец 1-й гильдии слал «четвертную», а то и сто рублей, «кружок любителей драматического искусства» присылал собранные 8 рублей 30 копеек, скрывший под инициалами свою фамилию «рабочий слесарной мастерской» вносил трудовой полтинник и гимназист 4-го класса гр. «А» сам относил в редакцию 10 копеек, сбереженные из денег при очередной покупке марок Гватемалы или. Оранжевой республики для своей коллекции.
Заметку я устроил, и через некоторое время Варлаам Александрович с довольным видом поблагодарил меня, сказав, что пожертвования поступают очень хорошо.
— Это будет ощутительная помощь, — сказал он, покашливая.
Во время войны Варлаам Александрович несколько раз болел, а еще до Февральской революции совсем покинул редакцию, собираясь уехать лечиться.
Когда Николай II подписал в своем вагоне на станции Дно отречение от престола, когда отхрипели ораторы у памятника Пушкину, отцвели красные банты, канули в Лету откуда-то взявшиеся полувоенный полковник Грузинов на белом коне и ударные полки «имени наступления 18-го июня», когда Совет солдатских депутатов уже обжился в бывшем доме генерал-губернатора, при Совете был создан союз «Артисты-воины». Один мой приятель, бывший секретарем союза, привлек меня к этой работе, сказав: «Будет два секретаря…» Я согласился.
Но работы было мало. Иногда только вдруг налетала горячка, я добывал в автостоле Совета солдатских депутатов машину и носился на ней по городу, пока горячка не остывала.
Подошли выборы в учредительное собрание. Повсюду висели яркие агитационные плакаты пяти списков борющихся партий. Больше всех залепили Москву своими плакатами кадеты, шедшие в списке под № 1. Кричали на все лады эсеры, призывающие голосовать за список № 3, захлебывались в воплях меньшевики, агитировавшие за четвертый список. И выразительно-крепкими новыми словами говорили броские плакаты большевиков. На одном из этих плакатов солдат ломал об колено винтовку.
Внизу была крупная подпись: «Долой войну!»
В какой-то очередной горячке я подбежал к автостолу взять наряд на машину.
— Нет машин, — сказал солдат, сидевший за столом, и, тут же выписав наряд, протянул его человеку, стоявшему рядом со мной.
Я посмотрел на него и вдруг узнал Варлаама Александровича.
— Варлаам Александрович! — обрадованно и удивленно закричал я, ни разу со времени «Рампы» ею не видавший. — Вы что тут делаете?
— Я здесь работаю, — сказал Варлаам Александрович, пожимая мне руку и тоже приветливо улыбаясь.
— А где? В каком отделе?
— В президиуме.
— В президиуме? — поразился я. — Кем же вы там работаете?
— Я член президиума, — тихо сказал Варлаам Александрович.
«Член президиума?» — подумал я, все более поражаясь. Президиум — это была та недосягаемая для нас инстанция Совета солдатских депутатов, к которой мы и близко не подходили, за исключением отдельных случаев, при организации массовых праздников, когда в нас нуждались.
— А вы какой номер, Варлаам Александрович? — задал я обычный и понятный тогда всем вопрос.
— Я — пятый, — ответил Варлаам Александрович.
— Вы — большевик?
— Да, большевик. Давно.
— А как же это… — запнулся я.
Варлаам Александрович вдруг лукаво улыбнулся:
— А помните ту заметку, которую вы по моей просьбе устраивали в «Голосе Москвы»? — спросил он.
— Помню. Чего вы о ней вспомнили?
— Потому что та «русская колония в Давосе» была большевистской колонией. Вы помогли тогда хорошему делу.