Когда в 1909 году Станиславский был в Париже, он писал в одном письме в Москву: «Видел девочку Крэга и Дункан. Очаровательный ребенок. Темперамент Крэга и грация Дункан. Она мне так понравилась, что Дункан завещала мне ребенка в случае ее смерти. Вот я уже в новой роли дедушки или папаши. Если она мне завещает и своих будущих детей, то я могу быть спокоен, что проведу старость среди многочисленного семейства».
Когда эта девочка вместе с ее маленьким братом погибла, Станиславский телеграфировал Айседоре в Париж:
«Если чувство скорби далекого друга не ранит Вас в Вашем чрезмерном страдании, разрешите выразить отчаяние перед невероятной, поразившей Вас катастрофой».
Летом 1913 года в Москву приехала Анна Павлова — самая талантливая русская балерина, променявшая родину на чужбину.
Это было последнее выступление Павловой на родине, после которого она уехала за границу, жила в Лондоне и гастролировала по всему миру с огромным, все возрастающим успехом. О причинах, которые заставили Павлову навсегда покинуть Петербург, ходило много разговоров и легенд. Павлова была не первой из крупнейших величин русского балета, вынужденных уехать за границу и работать там. Атмосфера, царившая в дирекции императорских театров, являлась преградой для новых веяний в балете, гасила творческие порывы, блюла штампы. Даже знаменитые артисты, любимцы публики, встречали сухое барственное отношение со стороны дирекции, всегда холодно относившейся к Анне Павловой за ее борьбу с укоренившейся рутиной и особенно за ее выступление против расстрела рабочих у Зимнего дворца в день «Кровавого воскресенья».
Все знали, что и знаменитый танцовщик Нижинский также вынужденно оказался вечным эмигрантом: на одном из спектаклей в Мариинском театре царицу покоробило оттого, что на Нижинском плохо были надеты под трико плавки, и она возмущенно выразила свое неудовольствие этим неприличием.
Нижинский уехал тогда за границу и, обиженный, не хотел совсем думать о России. Он не помышлял ни о своем призывном возрасте, ни о необходимости явки для отбывания воинской повинности, остался за кордоном и оказался дезертиром.
Анна Павлова бывала в России редко. Сейчас она приехала со своими ученицами и привезла концертную программу, в которую входили созданный ею знаменитый «Умирающий лебедь» Сен-Санса, «Ночь» Рубинштейна, «Приглашение на вальс» Вебера, большое полотно «Шопенианы», «Бабочка» и другие постановки.
Я пошел днем на ее репетицию в «Эрмитаже». Сидя в пустом зале Зеркального театра, я наблюдал, как Павлова билась с оркестровыми номерами, которые танцевали ее ученицы, репетировала с какими-то мальчиками, бывшими на этот раз ее партнерами, и быстро проходила с оркестром свои танцы.
Я впервые увидел Павлову в «Бабочке» на музыку Шуберта. Только что взволнованная неполадками, хлопотливая, мокрая, в неряшливой рабочей «пачке», она подала знак оркестру и вдруг вся преобразилась… Я увидал бабочку, трепещущую, перелетающую с цветка на цветок, внезапно меняющую направление полета, складывающую на мгновение крылышки и вдруг взлетевшую и устремившуюся навстречу солнечным лучам, в которых она исчезла…
Это был один миг, мимолетность, такая же короткая, как жизнь бабочки. Мне не хотелось нарушать этого сильного впечатления, не хотелось, чтобы Павлова вышла из-за кулис и стала опять распорядителем, режиссером, постановщиком, преподавателем… Я встал, вышел в сад и подумал о том, что напишу лишь об одной «Бабочке», так и озаглавлю статью, в которой первые строки будут: «Бабочка» Павловой идет всего 30 секунд, необычайных, насыщенных и светлых…» Так я потом и сделал.
Когда репетиция окончилась, я пошел за кулисы. Мы разговаривали с Павловой в полумраке прохладной, несмотря на лето, сцены. Потом она переоделась, и мы вышли в сад, где было много солнца, горячий красный песок на дорожках, много утомительно пахнущих цветов, декоративно рассаженных на большой куртине. Мы сели на скамейку против куртины.
Я спросил Павлову, почему она выбрала для гастролей летнее время, когда ей невозможно показаться публике в целых балетах на Мариинской и Большой сценах.
— А зачем? — спросила она.
— Разве вас удовлетворяют только концертные выступления? Мне кажется, что вы должны тосковать по привычной вам пышной раме большого спектакля, через который вы проносите единый образ. Вам должно недоставать окружения большим коллективом, мощным оркестром, монументальным оформлением…