Эта лучшая часть молодежи не имела ничего общего с лощеными и упитанными студентами «из богатеньких», носившими длинные форменные сюртуки или мундиры на белой шелковой подкладке, в боковую прорезь которых продевалась еще и шпага. Отпрыски аристократических семейств, пренебрегая университетом, шли только в «лицей» и щеголяли в фуражках с ярко-красным околышем и в монументальных «николаевских» шинелях с бобровым воротником и пелериною, которая, по мнению «белоподкладочников», особенно эффектно развевалась при бешеной езде на курьезно высоких и узких санках «лихачей».
Москва постилась… Окна булочных были завалены длинными рядами слепившихся «постных жаворонков» с запекшимися острыми и ломкими носиками и с криво посаженными изюминками вместо глаз. В кондитерских продавали разноцветный «постный сахар». Люди постились, говели перед причастием… Одни, изнуряя себя, соблюдали пост все семь недель, другие отделывались формально, постясь только последнюю неделю, чтобы по крайней мере был предлог разговляться в пасхальную ночь. А иные, постясь дома, наверстывали воздержание скоромными блюдами с возлияниями в ресторанах…
В начале шестой, вербной недели поста к Красной площади с утра тянулись телеги с лесными материалами. Начинали строить сотни палаток для «вербного торга», который располагался от Исторического музея до храма Василия Блаженного, оставляя только широкую полосу мостовой вдоль Верхних торговых рядов для происходившего в последние три дня недели катания в «собственных выездах», колясках, каретах, кабриолетах и в больших ландо, взятых напрокат у Ечкина. Катанье тянулось от Красной площади по всей Тверской до Башиловки, где кучера заворачивали обратно. Извозчиков в этот медленно двигавшийся цуг не допускали. На Красной площади и дальше лошади шли тихим шагом, и только выехав уже на Тверскую, двигались живее, а в рысь переходили лишь за Садовой; зато, кому это требовалось, мог спокойно разглядеть всех купеческих невест Замоскворечья, которых с этой целью специально вывозили на вербное катанье.
Уже в конце Тверской и на подступах к Красной площади было трудно продвигаться сквозь толпы, в которых стояли и сновали торговцы с обтянутыми бархатом щитами в руках, где сидели насаженные на длинные булавки и накрученные из «синельки», золотой и серебряной канители, черти, повара, доктора, кухарки, горничные с бисерными глазками. В воздухе стоял треск и свист оглушительно трепетавших «тещиных языков», писк издыхающих «уйди-уйди», гудение картонных дудок и крики продавцов «морских жителей» — маленьких стеклянных уродцев, бешено вертевшихся, взлетавших и падавших в наполненных водой стеклянных трубках с отверстием, затянутым кусочком резины, на которую стоило только нажать пальцем, чтобы привести в неистовство «морского жителя». Над головами колыхались большие гроздья ярких воздушных шаров и колбас.
Около Исторического музея торговали пирогами, «грешниками», политыми зеленым маслом, мочеными сморщенными грушами, квасом в бочонках и подозрительно яркими водами в огромных графинах. Дальше начинались ряды палаток, торговавших главным образом сладостями: большими белыми и розовыми фигурными мятными пряниками, обливными и зажаренными в сахаре орехами, тянучками, помадками, халвой, нугой и рахат-лукумом, глазированными фруктами, тульскими и вяземскими пряниками, пастилой, медовыми коврижками, леденцами, изюмом, сушеными и свежими фруктами, маковками, косхалвой, вареньем и медом в больших бочках.
Торговали книгами, кустарными изделиями, птицами, золотыми рыбками, коврами и дорожками, картинами и гравюрами, кустарными скатертями, салфетками и полотенцами, зонтами и тростями, вятскими игрушками, «лукутинскими» шкатулками, искусственными цветами, гирляндами для икон, пасхальными яйцами и пучками красноватых прутьев вербы с серебряными пушинками и с зеленой брусничной веточкой…
За рядами палаток у Василия Блаженного было царство мороженщиков, с ящиком на двухколесной тележке или с кадкой на голове.
«Вербу» все ждали, на нее все шли, там ходили, толкались, утомлялись и, купив что-то ненужное или то, что каждый день можно было купить в соседнем с домом магазине, усталые, выбирались из толпы и, еле волоча ноги, возвращались домой.
После «вербы» доставали спрятанные на целый год деревянные пасочницы с вырезанными в них крестами и буквами «X В», покупали пакетики краски для яиц — пунцовую, желтую, васильковую, красную и «мраморную» в пачках; в посудных магазинах Мишина и Кузнецова выбирали розовые, голубые и белые фарфоровые абажурчики, чтобы в «великий четверг» донести из церкви до дома «святой огонь»; ходили на вынос плащаницы; в субботу с утра несли в церкви на блюдах святить завязанные в салфетки куличи и пасхи, а к ночи в новых нарядах, завитые, надушенные, выбритые и напомаженные, праздничные, — шли в церковь, к заутрене, и поздней ночью разговлялись за пасхальным столом, к которому готовились всю неделю.