Я потащил его к пианино и по слуху подобрал аккомпанемент к этой простенькой и щемящей мелодии. Вертинский запел.
Так родилась первая песенка, тихо угаснувшая и забытая потом в шуме карьеры, в перезвоне антильских колокольчиков, в гортанных криках попугаев и пахнувших ладаном хороводах «желтых ангелов» и «лиловых негров».
Он прожил у меня до самой осени. Оперетта давно уже закончила свои спектакли и очистила помещение, где начал подготовку к открытию сезона театр миниатюр, в труппу которого вступил и Вертинский.
В этот период у меня был один друг, с которым у меня произошла размолвка. Друг этот не выносил почему-то Вертинского и избегал даже подавать ему руку. После ссоры я случайно столкнулся с ним в вестибюле театра миниатюр. Мы обменялись несколькими напряженными фразами, безуспешно пытаясь восстановить прежние отношения и установить причины конфликта, но, прервав разговор, разошлись в разные стороны.
Немного спустя я прошел в артистический «салон». Вертинский шел мне навстречу со словами: «На одну минуту…»
Я подошел к нему. Все последующее было столь неожиданным, сколь и необъяснимым: Вертинский чужим и враждебным голосом спросил меня о только что происходившем разговоре в вестибюле, выступив в роли непрошеного защитника моего друга, который нисколько в этом не нуждался и не любил Вертинского. Когда я удивился — какое до этого дело Вертинскому, он оскорбил меня.
Наутро я послал Вертинскому вызов на дуэль.
Дуэли в те годы были редким явлением. До этого я уже сходился на дуэли со своим товарищем по работе в «Вечерних известиях» Васей Чиликиным. Наш поединок с ним окончился благополучно для нас обоих. Между прочим, все московские газеты в пяти строках сообщили об этом поединке. Даже две петербургские газеты упомянули о нем, и только «Русское слово» презрительно обошло нас молчанием.
Но всего удивительней было следующее: если мы, как молодые щенята, тыкались носом в опасную игрушку, то почему же другие, серьезные люди, которым этим ведать надлежит, — почему же они, при газетной огласке, при опубликовании наших фамилий, не стукнули нас по шальным головам действовавшим законом, каравшим за дуэль?! Никто и не шелохнулся.
Вертинский отказался драться на дуэли. Семь дней он не вылезал из своего убежища, не участвовал в спектаклях и не выходил на улицу…
После этого я совсем не встречался с Вертинским, но потом стал часто слышать его имя, становившееся популярным. Он несомненно был одаренным поэтом и композитором и талантливым исполнителем. Со своими песенками он начал выступать в одном из замоскворецких театриков, но слава еще не приходила к нему.
Вертинский написал и стал исполнять песенку «Минуточка». Она быстро стала популярной в Москве, ее все напевали, но автора ее еще мало знали.
И вот однажды Вертинский пришел к известному исполнителю и автору популярного «Бронзового Джона» и других «интимных песенок» Ильсарову, портреты которого красовались на обложках множества потных брошюрок с его репертуаром.
Вертинский пришел с просьбой помочь ему издать «Минуточку».
И вскоре витрины нотного магазина на Петровке оказались сплошь уставленными экземплярами «Минуточки» с портретами Вертинского.
С этой «Минуточки» началась его слава, продолжавшаяся долгие годы. Вначале он выступал в белом костюме паяца с большими черными блямбами вместо пуговиц, с черным жабо из тюльмалина и в черной круглой шапочке Пьерро.
То были последние годы монархического режима, приближавшегося к своему крушению. Роскошная жизнь господствующего класса была тревожной, «господа» искали забвения, острых ощущений. Процветали декадентство с его лозунгом «искусство для искусства», мистицизм и экзотика. Песенки Вертинского, наполненные тоской и безнадежностью, нравились аристократической верхушке и имели все больший успех у нее.
Когда отгремели уличные бои Октябрьской революции, в большой церкви Вознесения на Никитской, где Пушкин обвенчался с Наталией Гончаровой, стояло 300 гробов и шло отпевание юнкеров, выступивших против народа и убитых на улицах Москвы. Их похоронили на одном из московских кладбищ.
Пошли трамваи, открылись магазины и театры. В Петровском театре миниатюр Вертинский пел каждый вечер свою новую песенку об этих трехстах юнкерах и гробах:
С этим незнанием и непониманием он очутился за чертой революции, позднее оказался в Константинополе, где открыл ночной фешенебельный ресторан «Черная роза», с успехом конкурируя с такими же кабаками под названием «Я на бочке сижу», «Девятый вал», «Яр», «Московский кружок» и «Уголок Сарматова».