Было очень обидно, но я остался в Туле и с ночным поездом приехал наутро в Москву.
Вот так иногда приходилось вести работу по организации концертов знаменитых московских артистов.
Мария д’Арто прошла большую школу классического танца и сама успешно преподавала, усвоив все лучшее от тех мастеров-педагогов, у которых она училась и тренировалась.
Между прочим, перед своим злосчастным дебютом в Большом театре она занималась даже у старейшей балерины Анны Иосифовны Собещанской, считавшейся первоклассным профессором; имя ее произносилось с трепетом даже самыми знаменитыми балеринами императорского балета, платившими Собещанской по 75 рублей золотом за часовой урок. Несмотря на свои 70 лет, это была крепкая старуха, с какими-то еще уловимыми чертами былой красоты, соблазнившей когда-то Александра III, в качестве возлюбленной которого Собещанская одно время фигурировала.
Среди учениц д’Арто была девочка-подросток лет пятнадцати, проявлявшая способности к танцу, певшая недурным голоском и обладавшая живым юмором и даром имитации.
Особенно удачно Таня изображала небезызвестную в Москве артистку Ртищеву, выступавшую с эстрадным номером, который показался бы диким и непонятным современному нашему зрителю, не имеющему представления о каких-то «канканах», «шансонетках» и «шантанах». Между тем Ртищева талантливо пародировала сначала французскую шансонетку, задирая в канкане выше головы свою ногу, утопавшую в кружевных и муслиновых волнах множества широких юбок. После этого Ртищева превращалась из вертлявой и жеманной француженки в милитаризованную прусскую шансонетку, которая с военной выправкой и с зычным голосом в гусарском мундире и в каске, в лосинах и лакированных сапогах маршировала по сцене, распевая на немецком языке какую-то скабрезную армейскую песенку. И, наконец, Ртищева выходила на сцену в каком-то жалком и безвкусном, но с претензией на роскошь платье, изображая русскую девушку, только что выхваченную из деревни на кабацкие подмостки, испуганную, робкую и кое-как наученную неуклюже жестикулировать и вертеться в ритурнелях. Она пела с ясными невинными глазами, не понимая сального смысла заученных бездарных слов шансонетки. Может, сама того не понимая, Ртищева создавала в этой жалкой певичке трагическую фигуру…
Таня талантливо имитировала Ртищеву во всех трех амплуа. Эта девочка, не имевшая никакой родни, за исключением дальней тетки, бедствовала, перебиваясь мелкими заработками, из которых основными были 5 рублей ежемесячного жалованья, получаемого ею в церковном хоре. Ее способности и веселый уживчивый нрав привлекли к ней наше внимание.
Я посоветовал Тане оставить искусство танца и идти в оперетту, где ее артистическое дарование, голос и способность к танцу должны были помочь ей встать на твердый сценический путь.
Через одного знакомого режиссера мы устроили Таню в оперетту Потопчиной, где она, начав хористкой и артисткой балета, быстро пошла по пути успеха и признания, добившись известности под своим настоящим именем Татьяны Бах.
Совсем иначе сложился жизненный путь другой, некогда гремевшей опереточной примадонны А. Г. Пекарской. Начав сценическую карьеру в оперетте, она, очутившись после революции в эмиграции, окончила эту карьеру в хоре кладбищенской церкви в пригороде Берлина на Тегельском православном кладбище, где когда-то был похоронен М. И. Глинка, прах которого впоследствии перевезли в Петербург.
В этой церкви под рыдающий голос Пекарской, выводившей «Со святыми упокой…», смахивал старческую слезу один из последних военных министров царской России — изменник Сухомлинов, доживавший свой век в эмигрантском общежитии для престарелых инвалидов в Тегеле…
3
«Симпатичная фамилия». — Февральские дни. — Эпизод в Совете солдатских депутатов. — «Петров день на Скаковом кругу». — Керенский на театральном люке.
В летнем саду Грузинского народного дома «Общества трезвости» был назначен концерт Гельцер, выступавшей в паре с премьер-солистом императорского театра чехом Вячеславом Свобода.
Аудитория Народного дома состояла преимущественно из рабочих. Фешенебельная Москва посещала только сады «Эрмитаж» и «Аквариум». На вечере Гельцер имела успех. Но после заключительного танца среди аплодисментов и криков в публике стала все явственнее слышаться настойчиво выкликаемая фамилия партнера балерины: