Оставив мальчика в квартире, я вновь вышел во двор и остановился у поленниц. Посередине мостовой, устланной воздушным покровом недавно выпавшего снега, шагал человек с папкой под мышкой. Он высоко поднимал ноги, обутые поверх сапог в фетровые «чулки». Я спросил его, куда он идет.
— В милицию. Прописывать, — ответил он равнодушным голосом.
Это было смешнее, чем тревожные звонки в кригеровской квартире. Я присоединился к нему.
Едва мы свернули в Ржевский переулок, как с двух противоположных тротуаров от стен отделились черные фигуры и, нацелив на нас винтовки, закричали:
— Руки вверх! Подходи один налево, один направо!
Мы подчинились, и фигура приткнула острие штыка к моей груди:
— Кто такие?
Я объяснил и добавил:
— Хорошо, что вы хоть штыком в пальто тычете, а вот ваши товарищи в соседнем переулке прямо в упор стреляют…
— Какие товарищи? Где?
— В Скарятинском…
— Чудак! Какие же это товарищи! Там большевики.
— А вы кто? — спросил я.
— Мы юнкера.
Тут мне стало ясно, почему солдаты стреляли в меня.
На юнкерах поверх защитных гимнастерок и брюк были надеты черные штатские пальто с каракулевым воротником и шапки «пирожком» из того же меха. Я был одет точно так же… Понятно, что солдаты приняли меня за юнкера, прошедшего через посты большевиков и теперь пробирающегося с какой-то целью обратно.
— Куда вы идете? — спросил юнкер.
— Домой на Арбат.
— Сейчас большевики ведут пулеметный огонь с Кудринки вдоль Поварской. Как замолкнет стрельба, сигайте через улицу на ту сторону.
Кажется, что, когда наступила тишина, я в два шага перемахнул через Поварскую. Перемахнул, не сознавая, что пронесся между двух миров, расколовших отныне на две части земной шар.
На углу стояло много юнкеров. Они обступили меня. Узнав, что я иду на Арбат, один из них сказал мне:
— Если пойдете налево, дойдете. Только не забудьте выйти на Арбат первым налево Годеиновским переулком. Если пойдете прямо, там неизвестность. Утром район был в наших руках, а сейчас мы ничего не знаем. Пойдете направо, попадете в расположение большевиков.
«Как в сказке», — подумал я и повторил:
— Мне нужно на Арбат.
— Тогда идите налево, но не забудьте свернуть в первый переулок, в Годеиновский.
Ко мне подошел безусый юнкер.
— Вы идете на Арбат, — сказал он, — у меня в Спасо-Песковском переулке живет невеста. — Спазм сжал ему горло и изменил голос: — Она три дня ничего не знает обо мне и, может, думает, что я убит. Прошу вас, отнесите ей эту маленькую записку. Тут только несколько слов, что я жив…
Я сказал, что в такое тревожное время очень трудно проникнуть в чужие дома, но он настойчиво просил, я взял записку и вошел в темноту, все время думая о том, чтобы разглядеть поворот в Годеиновский переулок.
«Не забыть свернуть в Годеиновский…» — сверлила мысль, сформировавшаяся в беззвучные слова. Вдруг в тишине тревожно раздался приближающийся цокот копыт, пробивавших легкий покров снега на булыжнике. Кто-то ехал верхом. Я остановился и нагнулся, выгребая снег из калоши. Очевидно, верховой резко осадил лошадь, потому что она прогремела подковами, заскользившими по мостовой.
— Кто идет? — прозвучал голос, в котором слышался испуг.
Я ответил. Лошадь осторожно двинулась вперед, и я разглядел седока в студенческой шинели и с повязкой Красного Креста на рукаве. Он подъехал ко мне.
— Чего вы людей пугаете? — сказал я.
— Я сам испугался. Мне показалось, что вы припали на колено и целитесь в меня из ружья…
— Я поправлял калошу.
— Мне надо выйти Годеиновским переулком на Арбат, — нарушил я неловкое молчание.
— Так вы же прошли Годеиновский! Идите назад!
Я проглядел в темноте поворот. Возвратившись и войдя в переулок, я увидал вдали невероятную картину: Арбат светился каким-то розовым светом, необыкновенным для той темноты на улицах, к которой мы привыкли за эти дни.
На углу Арбата я наткнулся на группу солдат, сидевших вокруг костра, а в мое пальто снова уткнулся штык одного из стоявших. Но я все смотрел на электрические фонари, горевшие по всему Арбату. Потом разглядел две красные нашивки углом и череп на рукавах солдатских шинелей.
— Вы кто? — спросил я.
— Ударный батальон. Сегодня прибыли из Петрограда. По всему Арбату стоим.
— Мне нужно пройти к своему дому. Я болен.
Действительно, я едва держался на ногах.
— Ступайте. Только на каждом углу вас опять будут останавливать. Да как бы не подстрелили.