Когда нам, желавшим принять участие в конкурсе, стала известна тема, я вернулся домой обескураженный. Величественная тема никак не укладывалась в рамки балетной драматургии…
— Легче инсценировать правила для абонентов, напечатанные в телефонной книжке… — говорил я себе. Но ночью тема, от которой горел мозг, вдруг предстала передо мной в раме оформленного красочного спектакля, с реально видимыми персонажами, с мрачной завязкой и пронизанной светом и радостью развязкой, словом, я увидал всю эту хореографическую картину решенной в плане символики и тут же названной мною: «Золотой король».
Я уже не мог уснуть, встал и, сев за стол, закончил в эту ночь либретто «Золотого короля», написанного почему-то белыми стихами. Наутро я переписал его и сдал в комиссию конкурса, где оно неожиданно для меня получило первую премию.
В здании Московского комитета партии большевиков в Леонтьевском переулке произошел предательский взрыв, и комитет переехал в бывшее помещение Литературно-художественного кружка на Большой Дмитровке, предоставленное до этого Вольному театру, руководителям которого было уже не до конкурса балетных либретто. Надо было срочно подыскивать новое помещение и перенести туда все подготовительные работы по постановке «Двух сироток».
Театру отвели здание кинематографа «Колизей» на Чистых прудах, и работа закипела, но о постановке «Золотого короля» никто, конечно, и не думал. Балетная труппа репетировала в своем помещении в зале школы Мосоловой, занимавшей днем фойе бывшего театра Незлобина на Театральной площади.
Человек тридцать балетной молодежи разучивали «Фарандолу», которую ставил А. А. Горский и которая была довольно эффектно включена в мелодраму путем «чистой перемены»: в одно мгновение «вырубался» весь свет, мрачная декорация уличных трущоб Парижа взлетала под колосники, на ее место так же молниеносно опускался дворцовый зал, пятнадцать пар танцующих в две секунды занимали свои места, вспыхивали многосвечные дворцовые люстры, вздымались звуки оркестра, и, открывая бал, двигались в «Фарандоле» танцующие пары. Однажды во время репетиции в школе Мосоловой туда пришли два мальчика, которые хотели переговорить со мной. Один из них, очень маленького роста, с короткими и светлыми курчавыми волосами, был одет в куртку и брюки гимназического покроя, но почему-то коричневого цвета и без ременного пояса. Другой, повыше ростом, был в серой форме гимназиста, хотя гимназий уже не существовало. Оба имели желание поступить в балетную труппу и непременно вместе, как неразлучные друзья.
Я спросил, учились ли они до этого в какой-нибудь балетной школе.
— Нет, — ответил маленький, и по лицу его я увидел, что он соврал.
— У Мордкина… — одновременно с ним выпалил тот, что постарше.
— Долго? — спросил я.
— Мало… — ответил маленький.
— Год! — одновременно с ним бухнул второй, и оба покраснели.
Горский, приостановивший репетицию «Фарандолы», поглядывал на них с любопытством.
Я попросил Александра Алексеевича поставить мальчиков для испытания в ряды разучивающих довольно несложную «Фарандолу». По росту маленького поставили рядом с такой же «дамой» в одну из первых пар, танцевавших в несколько рядов. Он сразу, уверенно, с галантностью, хорошей осанкой и грациозностью, повел свою партнершу.
Мы были удивлены. Значительно хуже было со вторым претендентом, но ему тоже нельзя было отказать в известных способностях. Я принял обоих в труппу. Маленький делал быстрые успехи. Однажды, когда после драматического спектакля мы давали акт из балета «Тщетная предосторожность», с участием Викторины Кригер, он уже танцевал одним из четырех «кавалеров». Перед началом я подошел к нему и, видя его взволнованность оттого, что ему сейчас придется принять участие в «поддержке» такой известной балерины, сказал:
— У тебя все идет хорошо. Волноваться нечего, но запомни этот вечер навсегда. Это твой ответственный дебют. Ведь впервые танцуешь ты рядом с знаменитостью… — улыбнулся я.
— Я хотел просить вас разрешить мне станцевать в дивертисменте классическую вариацию, — улыбнулся он в ответ.
— Слишком много захотел сразу, — возразил я. — И как это без репетиции, без просмотра — и на публику! Нет, этого нельзя. Да и костюма все равно нет.
Он побледнел:
— Костюм у меня есть: черный бархатный колет и белое трико… Умоляю вас разрешить мне показать вам вариацию в антракте…