— Так кто же знал, что они… — начал Сенька.
— Что они потребуют добросовестную работу?
— В прошлом году с нас не спрашивали…
— А если я перегреюсь на солнце — у меня голова гидроцефальная, — кто пострадает? — стонал Сидоров. У него мама была врачом, и он обожал подпускать никому не понятные медицинские термины.
— Есть хочу. Неужели по суткам заседать будем? — поддержал его Гриша. Он оттянул на животе свою огромную брезентовую куртку. — Я уже высох от голода, прямо дистрофик.
Мне всегда казалось, что его ничто в жизни не волнует, кроме еды. Он жевал постоянно: на переменах и на уроках, на улице и в дороге, но жирным не был. Может быть, из-за роста? Он был крупнее всех в школе — и учеников и учителей — и прославился тем, что Восьмого марта на классном «огоньке» съел сто оладий из блинной муки.
— Главное условие хорошей работы — дисциплина. — Сова сдвинула бесцветные брови. — А у нас мальчики каждый вечер без разрешения уходят на танцы в деревню…
Она в упор посмотрела на Сеньку.
— Короче, предупреждаю: за вторичное нарушение дисциплины отправлю домой. Ясно?
Я удивилась ее командирскому тону. Неужели свежий воздух и физическая работа так преображают человека?
Ведь она появилась у нас в седьмом прямо из института и даже бледнела вначале от хамства мальчишек. Они у нее на головах ходили. Но постепенно дисциплину она наладила, хотя все время на кого-нибудь обижалась, как девчонка. Наверное, помогло, что она свою химию любила и как лев за нее вступалась. Ее кабинет и правда стал неузнаваем. Но с нами она долго не могла найти общий язык. А в колхозе мы к ней привязались, может быть, потому, что она работала с нами наравне? И отдала в общий котел свои продукты. Мать ей в дорогу целый рюкзак притащила, точно она не в колхоз ехала, а на зимовку.
И еще в нее милиционер влюбился. Настоящий, только совсем мальчик. Он стал ездить к нам каждый вечер на мотоцикле, для «профилактики», а потом ей предлагал прокатиться. Вначале она стеснялась, краснела, а потом девчонки ее уговорили.
Мы все хлопотали, когда ее первый раз собирали. Татка дала свою косынку, я — очки темные, итальянские, точно на ярмарку невест готовили. И «наш Петя» не подвел. Прогрохотал часов в восемь по двору школы, а когда она вышла, пригласил в кино и таким шикарным жестом на мотоцикл указал, точно звал на вороного коня.
Сова замялась: ей было страшно нас оставлять на целый вечер, но мы поклялись самыми страшными клятвами, что будем ангелами, даже ляжем в девять, и они укатили.
Никогда не думала, что она — такая же девчонка, как и мы…
К нам пришла цыганка, настоящая, в ярких юбках. Совы не было, она ушла к председателю, и мы решили погадать. Хоть и суеверие, но интересно. И вот она сказала, что я себе главный враг, но все-таки замуж выйду, правда на третьем десятке. Я сначала испугалась, а потом сообразила, что это после двадцати, так что мне не грозит остаться на всю жизнь «старой девой».
Я наблюдала за цыганкой и думала, что ее талант вроде телепатии. Ученые всё спорят, волнуются, что не могут под телепатию науку подвести, а мне хочется верить в телепатию, как раньше я верила в сказки. Ведь какое-то зерно правды в них было? Мы с Сорокой много об этом болтали, он тоже считал, что мифами стали потом подлинные события истории человечества, они же и в Библии описаны, недаром постепенно археологи находят все, что там перечисляется.
И вот я поняла, что цыганка очень наблюдательна. Ничего фантастического в ее гадании нет. И смеха ради попробовала гадать, только не по ладони, а по глазам. Я смотрела на своих подопытных и молола замогильным голосом многозначительную чушь. И мне вдруг стали верить.
А первой была Татка. Она столько мне о своих отношениях с Сорокой рассказывала, что я точно предсказала, как будет развиваться их «дружба». Я сказала, что, если она не перестанет выяснять с ним отношения, он сбежит, что он любит молчаливых девочек, не выносит разговоров об артистах, — и все вышло по-моему. Сорока начал исчезать, как только Татка приближалась, прямо в воздухе растворялся, она только озиралась.
Вот Татка и разболтала всем о моем «даре», и даже Сенька пристал с гаданьем.
И никто моей хитрости не замечал. А я делала просто. Я всем говорила, что они хорошие, только притворяются грубыми и развязными, что их не понимают, не видят, какие в них заложены способности, что они могут стать лучше…
В результате мальчишки стали ко мне относиться даже с почтением, а девчонки еще больше ехидничали.