И хотя я решила никогда в жизни не ходить к мальчишкам на квартиру, но Степка не похож на нормальных людей. И неожиданно я согласилась.
Не отвечая на мои расспросы, он мчался в хорошем спринтерском стиле, я еле перевела дыхание, когда он втолкнул меня в свою комнату. Я даже не успела поздороваться с его матерью, как он толкнул меня в угол и завопил с торжеством:
— Смотри! Все-таки сделал!
На тумбочке стояла бабушкина коробка, без крышки. Степка подошел, что-то в ней покрутил, и вдруг раздалась удивительно нежная музыка, напоминающая звон хрустальных рюмок.
Я увидела старичка, играющего на скрипке. Он поднялся откуда-то снизу, двигал в такт музыке головой и моргал глазами с седыми ресницами, а перед ним танцевала менуэт девчонка, в полосатой юбке и чепчике, и улыбалась, завлекая публику. И собачка, похожая на Степку, как родственница, делала круги на задних лапах, шевелила ушами, и хвост ее весело двигался в такт мелодии.
— Какая прелесть! — вырвалось у меня. — Сам починил?
Степка кивнул со скромной гордостью; можно было подумать, что и старичок и девочка с собачкой — его дети.
Музыка кончилась, но он снова завел музыкальную шкатулку, и тут раздался за стеной вопль его мамы:
— Опять?! Одно и то же с утра до вечера!
— Не ценят! — буркнул он обиженно. — А знаешь, сколько здесь деталей? Это настоящая кибернетическая машина, только без электричества. Сунь нос!
Я старательно сунула нос в щель коробки и увидела какие-то стальные валики, покрытые значками, похожими на арабский алфавит. И еще это немного напоминало нашу стиральную машину, в которой через резиновые валики мы прокручивали белье, но я постеснялась сказать об этом Степке.
— У меня идея! Это искусство сегодня утеряно, а оно необходимо, ибо основы ремесел были в восемнадцатом веке на недосягаемой высоте…
— А при чем тут восемнадцатый век?
— Я уйму книг проштудировал по истории музыки и по механике, даже по часовому делу. Восемнадцатый век, будь уверена…
Теперь я поняла, почему он запустил все уроки, даже биологию. Фира Львовна уже не могла с ним говорить спокойно, а он только тупо таращился…
Мы присели на его узкую короткую тахту. Я всегда думала: как он здесь помещается? Разве что колечком?
— А зачем это все? — спросила я.
Степка-балбес привстал, а потом снова сел.
— Столько сил, времени — на игрушку…
— Если человек такую игрушку сотворил, он жил не зря. И знаешь, теперь я твердо решил в институт не поступать, а поучусь на часовщика…
— Посмей только! — отчетливо раздался из-за стены голос его мамы.
— Главное, оживить то, что без тебя мертво. А сколько у нас выбрасывают таких вещей, и они умирают…
— Лавры Левши не дают покоя! — опять прогремел басистый голос его мамы. Она работала диспетчером и часто кричала в селектор, вот отчего у нее был хриплый, сорванный голос.
Но Степка на нее не реагировал.
— Физика себя исчерпала, сейчас век биологии.
— И рождаются такие балбесы, как мой сын… — влетела к нам еще одна реплика его мамы.
— Скоро мы будем свидетелями новой цивилизации, биологической, она спасет человечество от засорения, она вылечит и природу. — Степка говорил без запинки, точно по книге шпарил. — И надо себя к этому готовить…
— Делая музыкальные шкатулки?
— А ты не заметила, что эта музыка успокаивает нервы?
— Я из-за нее попаду скоро в сумасшедший дом… — простонала за стеной его мама.
— Возьми шкатулку с собой… — грустно, но твердо сказал Степка-балбес, — сразу станешь спокойнее.
Он начал надевать крышку, я отнекивалась, но за стенкой взмолилась его мама:
— Катя, молю, забери этот кошмар из квартиры или я за себя не отвечаю!
Такими далекими мне показались вдруг все мои переживания, когда я шла домой от них. Я несла шкатулку и фантазировала, что получила талисман счастья и мне ничто не страшно. Ведь таких, как Севка, очень мало, стоит ли из-за них страдать?
Мар-Влада говорит, что я Степку идеализирую; она спросила, чем он отличается от Сороки, и я задумалась. Видно, нельзя склеивать разбитое. Я так долго ждала от Сороки письма, что все перегорело. Я так ему честно и написала, хотя обидно, что мальчишки начинают меня замечать, когда мне они уже не нужны, а одновременно никогда не бывало.
Вот и с Димкой так вышло. Мы сто лет знаем друг друга, мы даже дружили в этом году, он часто меня «прикрывал», когда я лезла на рожон с учителями, но в его глазах я не была девушкой. Он мне логично объяснил, что его могут интересовать только девицы постарше, потому что они сложнее, чем мы, а одноклассницы — телята.